2 сентября исполняет год с момента возбуждения уголовного дела, фигурантом по которому проходит Евгений Чичваркин. Корреспонденту радиостанции Business FM удалось лично обсудить с ним эту памятную дату и связанные с ней события.
— Где вы сейчас живете, чем занимаетесь?
— Живу в Великобритании, ничем не занимаюсь.
— Понятно. Давайте поговорим о тех обвинениях, которые выдвигают против вас. Изложите, пожалуйста, свою версию событий.
— Я ее в принципе изложил на пресс-конференции, которая была в сентябре прошлого года, и, в общем-то, никак не изменилась с того времени. Те же люди, которые ограбили весь рынок в 2005 году под видом борьбы с контрабандой — то есть изъяли у семи компаний товаров на 50 млн долларов в пользу государства, потом по подложным документам похитили у государства эти телефоны, продали их на рынке за наличку и выручили 25 или 30 млн долларов — попытались, уже когда мы были в белом поле, опять весь рынок засунуть под плинтус, чтобы все были в черном поле, чтобы можно было дальше всех грабить.
В первый раз у них это не получилось. Первый раз, наверное, в истории, нам вернули телефоны, которые были изъяты по поддельным документам (по-моему, этот следователь до сих пор находится в розыске). А люди, которых тогда посадили, вышли. Милиционерам хотелось отомстить. Кому-то хотелось видеть другой стоимость компании либо забрать ее бесплатно. И когда эти интересы совпали в прошлом году, компания попала под давление.
В общем, одни и те же люди в течение четырех лет компанию и весь рынок преследовали.
— Вы можете назвать какие-то фамилии?
— Это не секрет, это официальные большие люди. Это 38-е управление «К» — бюро специальных технических мероприятий. Они почему-то считали, что весь этот рынок их, и, в общем, весь этот рынок стригли и, наверное, и сейчас стригут, я уже не знаю.
— Иными словами, вы настаиваете, что история все-таки берет начало с того конфликта с «Моторолами».
— Есть люди, которые занимались изъятием телефонов в пользу государства, а потом и хищением у государства по подложным документам… Например, тот человек, который изымал телефоны, он же допрашивал, например, Ермилова по делу о похищении курьера Власкина. Там есть личный мотив, видимо.
— В прессе высказывалось мнение, что Власкин не такой уж простой экспедитор, что он был вашим партнером по ввозу нелегальных телефонов, и вы там с ним что-то не поделили, и он забрал эту партию телефонов якобы в счет своего долга. Что бы вы могли ответить на эти предположения?
— Еще писали, что я приехал на Давосский форум и приставал к чиновникам с просьбами меня спасти, а также во время саммита «двадцатки» обращался к чиновникам с просьбой меня спасти. А еще было, что у меня жена беременная, и я буду ведущим программы…
В общем, в прессе было столько всякой х…, что комментировать домыслы и вымыслы не вижу никакого смысла. А по существу вопроса могу сказать, что у меня нет партнеров из числа водителей «Газелей».
— Эти вымыслы, может быть, и появились как раз из-за того, что вы хранили молчание…
— Да я уже все сказал. Честно, но сжато. Человек крал телефоны, за человеком не следили. Милиция объявила в розыск, поймали этого человека, он отдал телефоны, мы написали в милицию заявление, что больше не имеем к нему вопросов. Уголовное дело было закрыто, да и оно без нас было закрыто.
Чтобы не вскрылось это дело изначально, он дважды покушался на убийство, в чем и признался. С помощью своих знакомых пытался убить Дмитрия Канунникова дважды, о чем осталось шесть ножевых ранений, и два дела, которые также были потом потихоньку закрыты. Вот. И копаться в этом всем правовом нигилизме нет совершенно для меня никакого смысла и значения. На бумаге можно написать все, что угодно, она стерпит.
— А можно уточнить, кто такой Дмитрий Канунников?
— А это тот человек, который должен был учитывать все гораздо быстрее. А когда у него руки дошли до учета и когда он понял, что не у поставщиков пропадает товар и не у посредников, а непосредственно наш экспедитор фальсифицирует документы, он начал задавать ему вопросы, тогда на него и произошло это покушение.
— А вы все-таки ездили в Давос и на «двадцатку»?
— Вы знаете, человек, который здесь, в Англии, три года пробыл, говорит: «С моего приезда в Англию у меня был проект, который был посвящен возвращению в Россию, три года я занимался возвращением в Россию». Сейчас он работает в «Роснано». А я не делаю для этого ничего. Огромное количество всевозможных людей пытается дозвониться — мол, давай как-то решать вопрос, давай мы порешаем, давай, давай. А я для этого ничего не делаю.
— Почему?
— Жалко денег и сил. В этом нет смысла. В России у меня нет больше дома, у меня семья здесь. У меня нет возможности начинать бизнес, потому что вообще нет возможности начинать бизнес. Нет больше компании.
— Человек, о котором вы говорили — это Олег Киселев. Ему удалось вернуться.
— Ему удалось, а мне не надо, чтобы мне удалось. Я не хочу.
— То есть в принципе вы вообще не планируете возвращаться в Россию?
— Нет. Когда это будет свободная страна, где можно созидать — с удовольствием, но сейчас я не представляю себе, когда это может произойти.
— Почему вы согласились на это интервью?
— Российский менталитет вообще любит годовщины. Любят же год отмечать — ребенку год, со дня смерти год, с момента конфликта в Южной Осетии год. Мне тоже захотелось как-то отметить год.
Смотрите, у нас как принято: все коммерсанты, все бизнесмены априори уголовники, виноватые люди, об которых надо вытирать ноги, и мазать говном. А они должны тихо сидеть под лавкой и обсыхать, будучи благодарными, что они живы. Потому что коммерсант и любой предприниматель-бизнесмен — это вор, бандит, и скорей всего, вообще страшный бандит. Если он маленький, то он еще маленький злодей, а когда вырастет, то страшный злодей. Многим показалось, что у меня какое-то огромное чувство страха. Нет у меня чувства страха больше.
— Но было?
— До отъезда — конечно. Я знаю, что суд надо мной будет независимый от какой-либо политики. Я к этому суду абсолютно готов и спокоен.
— Вы имеете в виду суд по вопросу об экстрадиции?
— Любой суд, который будет на территории Великобритании. Я спокоен, потому что я чист перед страной, перед совестью, перед компанией, перед всеми людьми — перед теми людьми, кто купил компанию, перед моими партнерами. Я чист, и, в общем, моя совесть очень на месте находится. И слава богу, мне не нужно идти на постоянные сделки с ней, как это было перед отъездом.
— До какого момента у вас был страх?
— До момента, когда я увидел в аэропорту Лондона мою семью.
— Скажите, получали ли вы уже какие-то документы по вопросу экстрадиции?
— Я?
— Адвокаты говорят, что по правилам власти Великобритании должны вам вручить повестку о том, что вы разыскиваетесь Интерполом, российскими властями, и потом вам уже дают повестку для вызова в суд, и суд Лондона уже решает — выдавать вас или нет.
— Наверное, это произойдет.
— Но пока у вас никаких данных?
— Никаких. Дело в том, что для суда в Лондоне нужна такая вещь, давно забытая в российском правосудии, как доказательства.
— Российская прокуратура уже направила в Великобританию свой запрос с пакетом документов.
— Направила так направила.
— В прессе была информация, звучали предположения о том, что вам и вашему партнеру Тимуру Артемьеву не заплатили за продажу «Евросети». Так ли это?
— Знаете, так как продажа компании происходила, во-первых, под давлением со стороны рейдеров, а также в момент сильно ухудшающейся конъюнктуры рынка, у нас, конечно, возникли шероховатости в договоре. Но благодаря нашей, на мой взгляд, исключительной честности и открытости по отношению к нашим партнерам, нам удалось практически нивелировать все расхождения в нашем видении. То есть, скажем так, доминирующее количество вопросов нам удалось преодолеть.
— Вы можете назвать сумму сделки?
— Конечно, нет. Зачем?
— То есть, в принципе, не можете сказать, сколько вы получили?
— Дело в том, что некоторые люди мои деньги уже мнимо разделили — кому сколько достанется, уже как бы нафантазировали. А я не собираюсь ни с кем делиться. Эти деньги потом моим и кровью заработаны. Они заработаны огромным количеством усилий, огромным количеством людей, которые получили опыт и большие зарплаты, а теперь эта машина работает на большую и уважаемую компанию.
Все, что причитается, кстати, с этой сделки государству, я заплатил, будучи уже здесь, в июне. И те же самые люди препятствовали тому, чтобы я заплатил эти деньги. Даже напали на человека, который сдавал декларации. Но, к счастью, они были сданы за 20 минут до этого. Вообще, кроме оперативных действий было еще порядка шести актов бандитизма в адрес нас и наших коллег, и наших помощников, которые работали.
Если дело до суда дойдет, в принципе, можно будет описать.
— То есть вы и ваш партнер Тимур Артемьев не испытываете финансовых затруднений, о чем писалось в прессе?
— В прессе писалось вообще о немыслимом, о двух снегопадах в Англии вместо одного.
— То есть у вас устойчивое финансовое положение?
— Послушайте…
— Я понимаю, что это нескромный вопрос…
— Да, во-первых. Во-вторых, то, на что я рассчитывал, я на сделке практически и получил. У меня не было изначально каких-то безумных фантазий. Можно сказать, что я удовлетворен результатами. Не на 100%, конечно, но тем не менее.
— А чем занимается сейчас ваш партнер Тимур Артемьев? Вы знаете, где он?
— Знаю. Но я не уверен, что он хочет об этом говорить.
— Он не в России?
— Спросите у него.
— А почему следственные органы вами заинтересовались, а им нет?
— Когда в 2006 году посадили милиционеров, которые занимались рейдерством абсолютно белых телефонов, ввезенных нами, они, чтобы оправдать свои действия, пустили такой слух, что я якобы коррумпировал каких-то других милиционеров, чтобы этих милиционеров посадить. И они очень любят этот слух муссировать. На самом деле я, естественно, это не делал, потому что если гипотетически предположить, что я бы это сделал, то вряд ли бы они вышли тогда. И вообще, моя любимая работа была — покупка и продажа мобильных телефонов.
Безопасностью же занимался тот человек, который сейчас находится, к сожалению, в тюрьме, по сфальсифицированному уголовному делу, основания для которого были за день или два до обысков подложены в офис одним из нечестных сотрудников. Об этом я тоже говорил уже.
— А еще была информация о вашем намерении пойти на сделку со следствием. Так ли это?
— Вы себе представьте, что вас захватили в заложники, и вымогают деньги, и вы пойдете на сделку? Я — нет, я себе такое не представляю. Как можно идти на сделку и признаться в том, что ты не делал, чтобы оправдать незаконные аресты? С какой целью? Если бы я очень хотел вернуться и у меня была бы вместо совести большая задница, то, наверное, я бы так сделал. Но я так не буду делать.
Мне очень было интересно узнать, как пытают и мучают бедного курьера Власкина, о чем я якобы давал распоряжения. У меня как будто другой заботы не было в 2003 году, с 17 тысячами сотрудников, из которых 12 тысяч занималось розничной продажей. Ничего кроме судьбы курьера меня не интересовало в этот момент!
Это человек с перевернутым сознанием только мог придумать. Поэтому, естественно, ни на какую сделку ни с кем я не пойду.
— Вы обронили фразу, что до какого-то момента шли на сделки со своей совестью. Например?
— Я очень боялся навредить тем людям, кто находится в тюрьме. Я не давал комментариев, хотя мне очень хотелось. Когда меня пригласили в партию, я там пытался очень мягко как-то обратить взоры на то, что испытывал бизнес в начале кризиса. Мне приходилось во многом себя сдерживать, не говорить то, что я считаю, то, что я чувствую и думаю.
И сейчас я могу этого не делать. Просто вокруг очень много вранья. И есть же все-таки нормальные люди, которые со мной работали, которые приблизительно помнят, как все это было. Хочется им передать привет и сказать, что я никого не предал и не предам.
Мне постоянно говорят, что на меня уже написали доносы все, кто сидит в тюрьме — ведь им говорят, что Чичваркин пошел на сделку со следствием. Это обычная разводка такая. Но даже если там все скажут это — я понимаю, когда человек в тюрьме, можно разжижить психику, можно вынудить написать признание, что я, например, младенцев ел, — то меня-то никто не сможет принудить.
— А вы сдерживались почему? Из партийной солидарности?
— И из-за нее тоже. Я понимал, что у меня мысли, может быть, более ультралиберальные, а у партии более сдержанный настрой, и мне надо было, естественно, служить ее интересам. Вы представляете, что будет, если, например, партийный цвет красный, а один в розовом, другой в малиновом, третий в бордовом. Решили быть вместе — значит, надо быть вместе. У меня это даже начало получаться в последние недели перед отъездом.
— Какие у вас планы? Откроете свой бизнес в Лондоне?
— Может быть.
— С чем будет связан бизнес?
— Обслуживание людей. Сервис. А я больше, во-первых, ничего не умею, мне больше ничего и не нравится. Свет и радость мы приносим людям. Вот и будем дальше приносить смех и радость.
— А сервис с чем связан, с мобильными телефонами?
— Нет, наверное. После такой большой штуки заниматься чем-то мелким, тем же самым не хочется. Зачем? Надо попробовать себя в чем-то другом.
— У вас уже есть бизнес-план?
— У меня никогда нет бизнес-плана, по наитию обычно все.
— А вы следите за событиями в России?
— Зависит от настроения. Иногда долго нет, иногда поковыряюсь.
— Прессу читаете?
— Прессу нет, иногда Интернет, когда есть возможность, есть настроение. Да все плохо: демотивация, полуработица, национализация. Ничего хорошего не будет от этих воздействий.
— Вернемся к тому времени, уже когда арестовали Левина, и вы еще были в России. Вот тогда вам поступали какие-то предложения от следствия, как обычно бывает?
— От следствия нет, а от людей близких и очень знакомых, соответственно, постоянно поступали предложения — пойти в коррупционный сговор. Отдать столько денег, потом больше денег, потом отнимут еще столько денег, потом столько денег… Такие предложения до сих пор поступают.
— Суммы крупные?
— Конечно.
— Больше миллиона долларов?
— Я же говорю, что все наши деньги, которые мы получили, уже поделены.
— Что бы вы хотели сказать тем, кто здесь в России — своим партнерам, своим друзьям, близким?
— Надо сказать большое спасибо прокуратуре, благодаря которой я четко понял, кто настоящие друзья, а кто говно. За это огромное спасибо. А то так бы где-нибудь под старость узнал и расстроился бы.
А всем остальным чего сказать? Созидайте, пока можно.
