Лучший способ занять безработных — платить им за воспитание детей, разбивку клумб и ведение баз данных. А кризис — отличное время для перепланировки Пермского края, считает Чиркунов
Никакой финансовой помощи частным компаниям во время кризиса — таким принципом руководствуется бывший предприниматель, а ныне пермский губернатор Олег Чиркунов. По его мнению, если власти будут выбирать, какой компании помогать, а каким нет, — коррупции не избежать. А на то, чтобы помогать всем без разбора, у краевого бюджета денег не хватает, даром что до кризиса удалось сформировать местный «стабфонд». В интервью «Ведомостям» Чиркунов рассказывает о своих способах преодоления экономических проблем.
— Как Пермский край переживает кризис?
— Наверное, всем регионам, которые до кризиса были успешными, сейчас нелегко. Как говорится, машина раскрутилась, паровоз пошел — и тут кондуктор нажал на тормоза. Кондуктор в данном случае — провидение или Господь Бог, [которые] решили потренировать человечество. (Улыбается.) С точки зрения Пермского края, фондовый кризис нас не затронул. Конечно, кто-то играл на бирже — ну так кто-то и в казино играет. Но объем инвестиций, который пермский бизнес направлял на фондовый рынок, несопоставимо меньше, чем у столичного бизнеса. Я знаю людей, которые на этом потеряли — как в Перми, так и в Москве, так что могу соизмерить масштабы потерь. Вторая тема — кризис ликвидности. Это тоже нас коснулось, доступ к финансовому ресурсу сократился, но сказать, что произошли какие-то суперизъятия из [средств] предприятий, я не могу — скорее нет, чем да. Не факт, что такая ситуация продлится в будущем. С кредитными ресурсами стало тяжелее, но это не критично, не смертельно. Вот стоимость ресурсов — эта проблема. Ту стоимость, что есть сегодня, ни один бизнес отработать просто не в состоянии. Но в качестве основной кризисной темы я все-таки обозначу другую — это сворачивание рынков сбыта, в первую очередь внешних. Если уж говорить на тему, как выходить из кризиса, надо четко понимать, с чем мы боремся. Мы же как страна и как регион — поставщики сырья за рубеж, если там все сворачивается, то и на нас отражается. В какой-то степени нас коснулись и проблемы автопрома, потому что регион поставляет металлы для комплектующих автопроизводителям — в первую очередь ВАЗу, ГАЗу. Химическую промышленность сильно задело падение спроса, главным образом газопереработку. А в позитиве — наличие у наших предприятий госзаказа: это оборонка, самолетостроение. На производстве тех же авиационных двигателей есть постоянный заказ и у «Газпрома» (на газоперекачивающие агрегаты для магистральных трубопроводов. — «Ведомости»).
— Что у вас с безработицей?
— Уровень безработицы у нас соответствует общероссийскому уровню — 3,3%. До кризиса было 1,5%. Такой уровень точно не критичен — но надо понимать, что дальше это достаточно сложно прогнозировать.
— А бюджет в каком положении находится?
— Считаю, что мы достаточно хорошо подготовились к кризису. Мы, конечно, не знали, когда будет кризис и что он будет именно таким. Каждый год говорили, в том числе и депутатам законодательного собрания: шоколадная жизнь не надолго. И сделали две вещи: передавали наиболее устойчивые доходы муниципалитетам — налог на имущество, транспортный налог, часть подоходного налога, — а себе оставляли самый ненадежный источник — налог на прибыль. И инвестиционные программы держали тоже у себя [на региональном уровне]. Это значит, что муниципалитеты сейчас стоят [на ногах] достаточно уверенно, а доходы краевого бюджета серьезно сократились. Но на этот случай мы создали резервы. И для того, чтобы просто прожить этот год, какой-то резерв накопили. Это во-первых. Во-вторых, в октябре прошлого года мы пересмотрели бюджет и не исполнили его по расходам. В 2008 г. они составляли 110 млрд руб., а по исполнению — 95 млрд руб. В результате порядка 14% расходной части бюджета у нас хранится просто в виде денег на счетах. В этом году доходы бюджета 2009 г. вместе с ними прогнозируются на уровне 100 млрд руб.
— Где хранятся бюджетные резервы Пермского края?
— В Сберегательном банке Российской Федерации. Мы проводили конкурс, но его условия, не скрою, были прописаны так, чтобы победить могли только самые крупные банки с госучастием — в условиях кризиса важнее гарантия, чем доходность. У краевой администрации своего банка, кстати, нет: с моей точки зрения, это все непрозрачные инструменты, единственный смысл которых в зарабатывании денег [чиновниками].
— Насколько в этом году упадут доходы краевого бюджета?
— Пока нельзя сказать, потому что это зависит от возврата налога на прибыль бизнесу. Он же выплачивается авансовым методом — в прошлом году люди прогнозировали будущую прибыль на основании того, что уже имеют, а в этом году реальную прибыль получают уже другую. То, что бизнес переплатил в прошлом году, мы в I квартале полностью вернули. Теперь должны пойти какие-то новые поступления. Сегодня мы прогнозируем снижение налога на прибыль процентов на 50 по сравнению с прошлым годом, снижение подходного налога — процентов на 10. Второе более спорно: [собираемость] подоходного налога можно прогнозировать и более оптимистично, потому что значимая часть поступлений — от бюджетников, ведь их фонд оплаты труда остался неизменным. По среднепессимистичному сценарию, подоходный налог соберем чуть больше, а на прибыль — чуть меньше [названных выше цифр].
— Владельцы крупного бизнеса, работающего в Пермском крае, платят подоходный налог у вас или они прописаны за пределами региона?
— У нас, как и у любого другого субъекта Федерации кроме столицы, проблема в том, что большая часть собственников не являются местными налогоплательщиками — а зачастую не являются и налоговыми резидентами Российской Федерации. Но ведь подоходный налог в первую очередь складывается из платежей тех 1,3 млн налогоплательщиков, которые живут в крае.
— Смотрите, а вот Михаил Прохоров прописался в Красноярском крае — и сразу 16% доходов краевого бюджета за счет своего подоходного налога гарантировал. Роман Абрамович давно прописан на Чукотке — и окружной бюджет благодаря этому тоже себя неплохо чувствует.
— Ну, во-первых, я все-таки не вполне понимаю, откуда у физического лица могут быть такие доходы. Его компания получает прибыль, платит с нее налог — это еще понятно. В виде дивидендов в наше время мало кто прибыль распределяет. А во-вторых, что же теперь все регионы должны бросить свои силы на то, чтобы у них прописался Прохоров или кто-то другой, даже если он живет в другой стране?
— Вот в Пермском крае ведет бизнес Дмитрий Рыболовлев (основной владелец «Уралкалия», проживает в Швейцарии. — «Ведомости»). Почему бы ему у вас не прописаться?
— Видимо, ему выгоднее быть налоговым резидентом другой страны. Ну а потом, мы что — претензию ему хотим за это предъявить?
— Нет, конечно. Просто в стране кризис, и у регионального бюджета доходы падают.
— Если мы всякий раз в случае затруднений будем так формулировать свои требования к собственникам — мол, ребята, у нас тут кризис, поэтому идите-ка к нам все сюда, — мы этих собственников вообще потеряем. Не получим инвесторов. Вот создать условия для того, чтобы им было выгодно платить подоходный налог здесь — это отдельная тема. В большинстве стран подоходный налог от 20% и выше, кое-где он достигает 35% — а в России 13%. И тем не менее к нам не идут. Вот и надо подумать почему. К тому же в части налога на прибыль нам эту проблему уже удалось решить. Налог на прибыль в Пермском крае самый низкий в стране — 15,5%. Еще недавно, когда по всей стране он был 24%, у нас он был 20%. И собираемость его растет. Точно так же и по подоходному налогу надо думать. В конце концов, налоговый резидент в любой стране определяется по количеству дней, которые он проводит в стране — не меньше 185 дней в году. И муниципалитет той местности, где реально проживает какой-нибудь бизнесмен, должен по истечении 183 дней прийти к нему и сказать: дружище, мне неважно, где ты прописался, но налоги ты должен платить здесь, где живешь. Можешь платить и там, но у меня заплати тоже. Просто законодательство должно быть написано таким образом, чтобы определять налоговых резидентов. В европейских странах это делается по отметкам о пересечении границы, даже по распечаткам счетов за телефонные разговоры… Даже ребенка в детский сад нельзя устроить, если ты не налоговый резидент, зарегистрированный в конкретном районе. Я сам, когда работал дипломатом в Цюрихе, с этим столкнулся: хотел сына устроить в детский сад, комбинированный со школой, но, когда выяснилось, что живу в соседнем районе, мне отказали и отправили по месту жительства. Снимайте, мол, квартиру на нашей территории — тогда и ваш сын будет учиться у нас. Мы берем деньги со своих жителей [в виде налогов] за то, что оказываем им услуги. Если вы живете в другом месте — мы вам услуг не оказываем. Ну да это длинная история, которую России еще предстоит пройти…
В конце концов, у нас налог на прибыль до сих пор выше, чем подоходный. А на мой взгляд, логика должна быть обратная. Если твое предприятие работает, зарабатывает и инвестирует — ты с этого вообще налоги платить не должен. А вот с каждого рубля, который ты из бизнеса вытащил, — будь добр, заплати, и немало. Нынешнюю ситуацию оправдывает только то, что кроме подоходного налога у нас есть еще и единый социальный. В целом мы должны мотивировать людей быть богатыми по доходам, а не по расходам. Как только их деньги перестают работать и уходят на потребление, мы должны с этого срезать налог. Но налога на прибыль организаций вообще не должно быть, по-моему.
— Можете ли вы уже оценить, насколько снизился валовой региональный продукт в Пермском крае за время кризиса?
— Нет-нет, к этому показателю у меня доверия нету — сколько ни пытался разбираться, как его рассчитывают, все время натыкаюсь на множество статистических допущений. Есть более показательные для мониторинга вещи. Объем потребления электроэнергии, например, — в I квартале он снизился процентов на 15. Хотя и это не отражает картины в целом. Лучше всего, на мой взгляд, это видно по фонду оплаты труда и подоходному налогу — это уже не статистика, это бухгалтерия безо всяких допущений. Но здесь выводы можно будет делать ближе к концу года.
— У краевой администрации своего банка нет, а вот как чувствуют себя частные региональные банки? Разоряются, наверное?
— Разорилось несколько совсем маленьких банков, какая-то часть из них — из-за неудачной игры на фондовом рынке. Но с точки зрения экономики края это незначительные потери. У нас очень сильный Сбербанк в регионе, он, по сути, межрегиональный, так как работает еще в Удмуртии и Республике Коми. По публичной информации, объем привлеченных средств у него на 50 млрд руб. больше объема размещенных средств. С других территорий деньги уходят, а у нас наоборот. Из этих 50 млрд — 20 млрд наши, то, что край оставил на счетах Сбербанка.
Специфика нашего края еще и в том, что мы не даем бюджетных гарантий. В этом мы чуточку, немножечко расходимся с федеральной стратегией.
— И финансовой помощи бизнесу краевая администрация за время кризиса не оказывала?
— Да, никому — ни копейки. Финансировали только те программы, которые в бюджете записаны — в аграрном секторе, например. Ну как вы можете определить, какому предприятию помогать, а какому нет? Если администрация хочет иметь прозрачный бюджет, она должна сказать так: любой производитель, который ко мне придет, получает гарантию, скажем, на 10 млрд руб. Все остальное — почва для коррупции. И бизнес это понимает. Никто не кричит, что край не оказывает помощи. У нас по понедельникам в 17 часов что-то вроде дня открытых дверей для бизнеса всех муниципалитетов. В это время все муниципальные чиновники и региональные министры находятся в ICQ. И любой чиновник, к которому человек пришел за советом, вправе связаться с министром и задать вопрос, как этому человеку помочь. За полгода, что это правило действует, за государственной помощью практически никто не обращался. Все, о чем просят, — только не мешали бы, не вставляли палки в колеса да не занимались бы рейдерством.
— Скажите, а как у вас люди воспринимают ухудшение экономических условий? На площади с требованиями не выходят?
— Понимаете, риск сейчас не в том, что люди озабочены кризисом. Риск в том, что они этого еще не осознали. Население само не принимает адекватных мер — не особо ограничивает свои расходы… Предыдущий кризис был российским, а теперь-то повсеместный. Мы имплантированы в мировую экономику полностью, поэтому должны следить за тем, что происходит там, чтобы не опоздать с началом восстановления.
А раскачать общество желающие наверняка найдутся. Вопрос только в том, кто окажется в рядах недовольных. Нередко ведь бывает так: с требованиями на площади выходят вполне обеспеченные люди, у которых по сравнению с другими и так все неплохо. Рабочие заводов с иностранным участием, например на «Форде» в Ленинградской области. И у нас это каким-то эхом тоже отзывалось.
— Но многих людей в последние месяцы просто увольняют из-за кризиса.
— Вот это как раз функция государства — поддержать людей в таком положении, теми же общественными работами. Задача общественных работ в том, чтобы человек не деградировал, не спился. Часто ведь человек, потеряв работу, понимает, что можно жить и так, и полностью теряет интерес к труду. У нас такое было 10 лет назад в тех районах края, где закрывали угольные шахты. Вся система соцподдержки была нацелена на тех, кто долго не мог найти работу, — поэтому они ее и не искали. Масса системных ошибок была допущена.
— А сейчас вы как действуете?
— Сейчас на федеральные средства по линии соцстраха мы создаем места для общественных работ. Поскольку особенность нынешнего кризиса — в закрытии рынков сбыта, наша задача — создавать рабочие места, которые не создадут дополнительную конкуренцию в промышленности или в сельском хозяйстве. Иначе получится, что будут произведены новые товары, на которые потом не найдется покупателя, — если только речь не идет об импортозамещении. Поэтому мы выделили несколько направлений. Например, благоустройство территорий. И это не мусор мести, а деревья сажать. Я сам, между прочим, уже посадил первое в этом году — чтобы было меньше разговоров о том, что эта работа не годится для квалифицированных работников. Те, кто захочет, будут клумбы разводить, цветы растить — чтобы люди радовались.
Есть еще один критерий общественных работ — как можно большая часть себестоимости произведенного продукта должна уходить на зарплаты. Вот все говорят: дорожные работы [в США во время Великой депрессии 1930-х гг.], Рузвельт… А в дорожных работах доля заработной платы в себестоимости — процентов 20-30, остальное материалы, машины, оборудование. Значит, нужна такая работа, чтобы доля зарплаты в ее результатах составляла 90%.
— Какая же это работа?
— Во-первых, воспитывать детей. Всем семьям, дети в которых в возрасте от полутора до пяти лет не посещают детские сады, мы за счет регионального бюджета выплачиваем ежемесячно компенсации — на одного ребенка по 2000 руб. в сельской местности и по 5000 руб. в городе. Получается, все мамы у нас при деле. Правда, мы это ввели не из-за кризиса, а чтобы стимулировать развитие домашних детских садов — но во время кризиса это играет еще и роль гарантии заработка. В Перми де-факто таким образом создано 15 000 рабочих мест. Для сравнения: на учете в городской службе занятости стоит 40 000 человек (эти 15 000 в их число не входят). А во-вторых, это работа за компьютером. Ведь большинство квалифицированных офисных работников имеют дома компьютер, подключенный к интернету, стул и стол для работы — осталось только придумать занятие, чтобы человек трудился, не выходя из дома. К примеру, есть краевые архивы с огромным объемом генеалогической информации — ревизские сказки, переписи населения, церковные книги и проч. Мы сканируем все архивы и затем организуем работу на дому, чтобы эти люди все расшифровывали и делали электронную базу данных. Этот проект пока не запущен, но расчеты уже есть. В качестве идеологов мы привлекли суперкоманду, которая сделала один из лучших за последнее время, на мой взгляд, интернет-ресурсов — сайт Минобороны «Объединенная база данных «Мемориал» (www.obd-memorial.ru). Это электронная база данных о погибших и пропавших без вести в Великую Отечественную войну. Там интересные вещи порой обнаруживаешь. Можно ввести фамилию человека — и увидеть несколько записей о нем: одна — о внесении в список безвозвратных потерь, другая — о месте захоронения, а третья — заявление жены о том, что ее муж пропал без вести. Так вот, до тех пор пока эта база данных не была сведена, все эти записи воедино «не срастались». В общем, попробуем аналогичный проект развернуть у нас. Несколько тысяч рабочих мест таким образом можно обеспечить для тех, кто не хочет сажать деревья.
— Что вы думаете о нынешних процентных ставках по кредитам? Есть у вас возможности повлиять на их снижение?
— Надо ведь искать экономические причины этой проблемы. Еще недавно они были очевидны: [банкам] было выгодно брать эти деньги [кредитные ресурсы] под высокий процент, покупать валюту, [затем продавать ее] и зарабатывать больший процент на валюте. Сейчас такого рычага нет, потому что рубль укрепляется. Значит, причина в чем-то другом. Те, кто взял [дорогой] кредит, оказались как бы заложниками: они уже не могут выйти из проектов [на которые привлекали финансирование]. И банки тоже понимают, что у них будут огромные невозвраты — потому что многие из тех, кого они кредитовали, рухнут, — и продолжают выдавать дорогие кредиты [чтобы это компенсировать]. Я не знаю выхода из этой ситуации. Какое-то время это так и будет существовать. На фоне повышения инфляции и укрепления рубля для тех, кто закредитовался, это страшно. Но любые высокие процентные ставки являются меньшим злом, чем низкие процентные ставки, предоставленные государством кому-либо в индивидуальном порядке. Это вообще один из принципов нашей антикризисной идеологии: никаких индивидуальных решений.
— А еще какие антикризисные принципы у вас есть?
— Помните, раньше у государства и бизнеса было море денег — и дефицит проектов? Сейчас денег нет. И можно поступить по пословице: когда дождь, крышу не кроют, а когда сухо, она и сама не течет. Но когда возобновится экономический рост, мы столкнемся, например, с тем, что наши железные дороги не пропускают имеющийся объем грузов. В Пермском крае так и получилось, когда государство продало на аукционе крупнейшее месторождение калийных солей, хотя вывезти их по имеющейся железной дороге, когда начнется добыча, невозможно. Развитие бизнеса затормозится из-за состояния инфраструктуры. На мой взгляд, кризис надо использовать для подготовки проектов. Сейчас многие проектные организации просто встанут из-за отсутствия финансирования. Если государство сейчас их загрузит заказами на проектирование инфраструктуры, которую мы будем строить через два-три года, — мы не завалим тогда рынок ненужным продуктом, который сломает его. Вот у нас в Пермском крае уже написан проект строительства железнодорожной трассы «Белкомур» — как раз от того самого месторождения калийных солей до северных портов. Я даже не обсуждаю сейчас, надо ли нам это строить (хотя понятно, что это лучший способ поддержать строительную отрасль), но проектированием заниматься однозначно нужно. Все равно же эти проекты будут делать — если не сейчас, так в 2016 г. или когда-то еще.
Из этих же соображений мы еще в прошлом году начали делать вместе с иностранцами мастер-план города Перми…
— А почему вы, а не мэрия города?
— Мы вместе с мэрией. Так вот, начали делать мастер-план и поняли одну важную вещь: то, что мы раньше задумывали строить три новых микрорайона, является смертью для города. Оказалось, для того, чтобы сделать центр города европейским, удобным для жизни, эти микрорайоны строить попросту рано. Каждый новый дом на окраине — минус инвестиций в центре. Но рынок-то требует жилья, нам же надо строить… И тут случилось чудо, т. е. кризис. Все стройки остановились. И теперь наша задача — в течение двух-трех лет сделать правильный мастер-план Перми, чтобы построить правильный город.
— Что сейчас в Перми неправильно?
— Да все. Как и в большинстве российских городов. Традиционный подход к планированию российских городов сильно отличается от того, что мы сейчас делаем с европейцами. Команда, которую мы взяли, делает сейчас три проекта — мастер-план Перми, мастер-план Олимпийской деревни в Лондоне к 2012 г. и реконструкция порта в Гамбурге, которой они тщательно занимаются уже много лет и еще будут заниматься. Выстраивают буквально каждый дом. И нам говорят: главное, чтобы в городе не было двух домов, построенных одним архитектором. Представляете — двух домов, а не то что типового микрорайона! Вот первая развилка с нашим городским планированием образца 1970-х гг. Вторая связана с плотностью строительства жилья на территории. Мы, разумеется, хотим, чтобы наш город был зеленым. А европейцы говорят: все правильно, только кто будет ухаживать за этими зелеными зонами? Пермь (как и многие российские города) — это город бессистемно расположенных пустырей. Очень много зелени, но все неухожено, потому что не разделены общественные и частные пространства. Или взять вопрос плотности застройки. Обычно, когда говорят про плотность, думаешь: господи, это же у меня под окнами построят многоэтажный дом и придется каждый день на него смотреть… А у них это совсем про другое: чтобы ты выходил из подъезда — а вокруг была жизнь, чтобы город не вымирал вечерами.
Еще одна тема — транспорт. Для нас это, конечно, в первую очередь пробки. А европейские проектировщики говорят: давайте поговорим о том, есть ли у людей альтернатива [личному автотранспорту]. И они формулируют приоритет пешего и велосипедного перемещения перед автомобильным и приоритет общественного транспорта перед личным. Эксперименты в этой части мы уже сделали: в августе прошлого года на нескольких улицах Перми в центре города выделили резервные полосы для трамваев, на которые никто, даже губернатор, не имеет права выезжать, и научили людей парковаться параллельно движению, а не перпендикулярно, как везде. Во всем городе такой порядок пока поддерживать, к сожалению, невозможно, но в центре вполне реально. А еще нас проектировщики постоянно ругают за то, что мы хотим строить дороги шириной больше четырех полос (по две с каждой стороны). Пешеходам же неудобно, говорят. Их принцип: если улицу обычно пересекает мало народу, стройте здесь подземный переход. Если много — не загоняйте людей под землю. В российских городах, как вы понимаете, все наоборот.
— Раз уж мы заговорили о пробках: вы лично по Перми и краю как передвигаетесь — с мигалкой на автомобиле?
— Никогда. И в Перми ни у одного человека [из чиновников] нет мигалки. Когда приезжают гости из Москвы — только машина сопровождения впереди и договор общественного согласия с гражданами. Вполне работоспособно.
— Кто ваши европейские проектировщики?
— Руководитель проекта — профессор Высшей технической школы Цюриха Кейс Кристиансе, он же преподает в Лондонской школе экономики городское планирование. Вместе с ним работает часть профессуры из Лондонской школы экономики и других европейских университетов.
— Вы этого профессора, наверное, еще по временам своей работы в Цюрихе знаете?
— Нет. Он тогда еще в Цюрихе не работал, сам родом из Роттердама. Так получилось, что, когда мы стали искать лучших, наш сенатор Сергей Гордеев его порекомендовал. Вообще, Сергей познакомил меня со многими интереснейшими людьми. Есть, например, человек-легенда в области общественного транспорта — Джеми Лернер, бывший архитектор, а затем мэр бразильского города Куритиба. Считается, что этот город — один из лучших в мире в области организации общественного транспорта. Мы были у него, а потом он приезжал в Пермь. Ему уже за 70, и это такой классный философ! Например, когда он стал мэром, он за 72 часа сделал пешеходную улицу в центре Куритибы в том месте, где было самое интенсивное движение. В понедельник, когда люди поехали на работу, они [вместо автомобильного шоссе] увидели фонарики, новую брусчатку — и, возмущенные таким хамством мэра, они решили проехать по обычному маршруту. Но ничего не вышло: прямо на улочке сидели дети, которые рисовали цветными мелками по брусчатке. Так с тех пор эта улочка и существует. Или вот он спланировал город таким образом, что вдоль автобусных маршрутов стоят многоэтажные дома, а индивидуальная застройка в стороне от них, т. е. чем выше плотность населения, тем ближе к общественному транспорту.
— А что вы собираетесь спроектировать для Березников? Или этот город уже безнадежно провалился под землю?
— Ничего в Березниках не провалилось и ничего там не безнадежно — ситуация под контролем. У нас есть несколько крупных городов: Березники, Соликамск, Кунгур, Чайковский — и для каждого из них надо сделать мастер-план и понять их стратегию [развития]. Где-то это будет как в Перми, где-то упор будет сделан на индивидуальное строительство — но в каждый город нужно вложить мысль. А когда мы возьмемся за малые города, там будут принципиально другие подходы — но все равно у каждого города будет своя идея, своя мысль. Придет время, когда мы будем делать генпланы городов не формально, как раньше, а совсем по другим принципам. И новая российская школа специалистов по градостроению, как я надеюсь, к этому времени сложится в Перми.
— Успеете ли вы все это сделать до конца срока? Ваши губернаторские полномочия истекают в декабре 2010 г., уж извините за неприятный вопрос…
— Да нет, почему же неприятный. Моя задача не в том, чтобы сделать все до конца срока, а в том, чтобы создать идеологию, которую разделяют элиты. Чтобы движение продолжалось независимо от того, кто будет руководить регионом или городом. Должна быть какая-то идеологическая преемственность.
— Осенью прошлого года вице-премьер Игорь Сечин объявил новую проверку ситуации в Березниках. Каковы ее результаты?
— Задайте лучше этот вопрос председателю правительственной комиссии по недопущению негативных последствий аварии в Березниках [министру природных ресурсов Юрию Трутневу].
— В Пермском крае очень интересные культурные проекты — «Дягилевские сезоны», театральные фестивали, выставки современного искусства… Говорят, что этой темой тоже занимается ваш сенатор Гордеев?
— Да, это он. Сергей — это моторчик, который способен запускать очень многое в культурной сфере. Он генерирует идеи, в этом его функция.
— Фантастическая карьера для человека, которого еще недавно называли одним из главных российских рейдеров (в 1990-2000-х Гордеев был совладельцем компании «Росбилдинг». — «Ведомости»). Интересно, вы с ним о его прошлом беседовали?
— Ну, у нас же интервью не про Гордеева. (Улыбается.) Я не уверен, что к прошлому любого человека можно относиться однозначно. И потом, кто у нас с другим?
— Ваши культурные инициативы привлекают в город туристов? Вот в Ханты-Мансийском округе, по словам их губернатора, благодаря кинофестивалю и соревнованиям по биатлону приток туристов резко вырос.
— Знаете, туризм все-таки надо считать с того момента, когда число гостей за год превышает число жителей города. А в России сейчас этим ни один из городов не может похвастаться.
— Вы бенефициар сети супермаркетов «Семья». В прошлом году была информация о готовящейся продаже этого бизнеса чешской компании Pakwa Investments. Чем закончилось дело?
— Думаю, с этической точки зрения надо адресовать этот вопрос тому, кто сейчас управляет этим бизнесом — я же передал акции в доверительное управление. Хожу сейчас мимо новых крупных магазинов сети или проезжаю мимо них в других субъектах Федерации — и грущу о том, что к созданию последних проектов в этой сфере я не имел никакого отношения. А на старте мне так нравилось все это рисовать и продумывать… Ну а сейчас рисуем город. Это гораздо интереснее и ответственнее.
— И какой вы видите Пермь? Это будет индустриальный Цюрих, или уральский Лондон, или что?
— Да нет, не Цюрих и не Лондон. У нас есть отличный, заложенный нашими предками город — просто со временем в процессе индустриализации он непродуманно разросся. Старая Пермь практически не сохранилась (дома строили в основном из дерева), и после архитектуры сталинского периода, которая в Перми вполне достойная, ничего примечательного построено не было. Нам надо просто создать город, в котором классно жить. У города должно быть свое лицо, и основную роль в нем будут играть культура, медицина и образование. Только эти сферы мы видим не как бюджетные, а как отрасли экономики.
Культурный сенатор
Разработкой мастер-плана Перми руководит профессор Высшей технической школы Цюриха Кейс Кристиансе. «Так получилось, что, когда мы стали искать лучших [специалистов], наш сенатор Сергей Гордеев его порекомендовал», — рассказывает Чиркунов. Гордеев, в прошлом совладелец рейдерской компании «Росбилдинг», также генерирует идеи для культурных проектов в Перми. «Я не уверен, что к прошлому любого человека можно относиться однозначно. И потом, кто у нас с другим?» — говорит губернатор.
О чем грустит Чиркунов
В 2008 г. чешская Pakwa Investments собиралась покупать пермскую торговую сеть «Семья». Бенефициар сети Чиркунов не говорит, чем кончилось дело (бизнес передан им в управление). «Хожу сейчас мимо новых крупных магазинов сети или проезжаю мимо них в других субъектах Федерации — и грущу, что к созданию последних проектов в этой сфере не имел никакого отношения», — вздыхает он.
Биография
Родился в 1958 г. Окончил Пермский политехнический институт, заочно – юридический факультет Пермского госуниверситета и Высшую школу КГБ СССР
1983 второй секретарь Ленинского райкома ВЛКСМ Перми
1991 руководитель представительства «ЭКС лтд.» и эксперт торгпредства РФ в Швейцарии
1996 директор группы предприятий ЭКС, депутат Пермского заксобрания, с 2001 г. – сенатор от Пермской области
2004 и. о. губернатора Пермской области
2005 стал губернатором Пермского края
Справка:
Пермский край
Площадь – 160 236,5 кв. км.
Население – 2,72 млн человек.
Среднегодовая численность занятых в экономике – 1,32 млн человек.
Численность безработных – 122 600 человек.
ВРП (2007 г.) – 480 млрд руб.
Инфляция в 2008 г. – 15,34%.
Инвестиции в основной капитал – 152,4 млрд руб.
Образован 1 декабря 2005 г. в результате объединения Пермской области и Коми-Пермяцкого автономного округа.
