Правительство обсуждает очередной антикризисный план на 2016 год. Михаил Дмитриев, президент партнерства "Новый экономический рост", объяснил "Огоньку", зачем нужен правительственный план, а главное — как и когда мы будем выходить из кризиса.
— Михаил Эгонович, новый правительственный план может остановить кризис?
— Нет, кризис очень серьезный. Падение нефтяных цен невозможно компенсировать никакими внутренними ресурсами. Что бы ни предпринимало правительство, все равно невозможно избежать дополнительного падения производства, снижения уровня жизни населения, ускорения инфляции.
— Так зачем нужен такой план?
— Для того, чтобы при появлении возможности роста экономика не оказалась в слишком растрепанном состоянии. Кризис можно пройти двумя способами. Можно начать печатать деньги, как это сделала Белоруссия в 2010 году, когда были выборы президента. Власти напечатали денег больше, чем их смогла переварить экономика, национальная валюта резко девальвировалась, инфляция достигла 100 процентов в год. Так было и на Украине несколько лет назад. Такое развитие кризиса может отложить возобновление экономического роста еще на несколько лет. Но наше правительство от таких мер воздерживается. И новый антикризисный план, как и план 2015 года, выглядит вполне разумным хотя бы потому, что позволяет избежать повторения белорусского сценария. Но это еще не план выхода из кризиса, он не показывает перспективу дальнейшего развития. Есть много вопросов, которые пока открыты. Правительство над ними думает. 2016-й — год кризиса, и сейчас нет никакой возможности запустить экономический рост. А вот в 2017 году потребуется серьезный стратегический план для запуска экономического роста. Над этим планом у властей еще будет время поразмышлять.
— Почему мы сейчас не можем перейти к ускорению экономического роста?
— Головокружительный рост нулевых годов был связан с тем, что бОльшая часть прироста ВВП шла на потребление, а не на инвестиции в производство. Зарплаты и доходы людей росли быстрее, чем ВВП, в экономике росла доля потребления. Уровень реальных доходов населения с 1999 по 2014 год увеличился в три раза. Рост нефтяного экспорта обеспечивал повышение покупательной способности рубля на внешних рынках. Быстрое увеличение объемов импорта потребительских товаров заложил фундамент небывалого роста благосостояния людей, такого с нами прежде никогда не случалось.
Но сейчас обеспечить опережающий рост потребления уже невозможно — цены на нефть не вернутся к докризисному уровню. Единственный возможный вариант — это рост, основанный на инвестициях. Это значит, что в экономике должен начаться обратный процесс, при котором доля прибыли и капитальных затрат будет расти быстрее. При этом доля потребления будет снижаться, хотя оно тоже возобновит рост. Это и будет следующим периодом экономического роста. Но рост будет очень медленным, если не поменять экономическую политику и оставить правила игры такими, каковы они есть. Сейчас большинство экономистов не обещают нам более 2 процентов роста в год.
— А возможности более быстрого роста существуют?
— Ну конечно. Есть потенциал, чтобы после кризиса обеспечить рост в 3,5-4 процента. Это хороший показатель для страны с таким уровнем развития, как наша. Мы вполне сможем к 2030 году оказаться в числе стран с самым высоким уровнем доходов населения. Но для этого нужно внести такие изменения в экономическую политику, которые дали бы первоначальный толчок для запуска несырьевой модели экономики. И эти изменения должны быть строго целенаправленными. Но на первых порах новый экономический рост не будет столь впечатляющим с точки зрения доходов людей. При благоприятном развитии ситуации мы лет за пять достигнем исторического максимума — уровня 2013 года.
— Если новый этап роста будет инвестиционным, куда надо в первую очередь вкладывать деньги?
— Инвестиции пойдут не только в производство, но и непосредственно в улучшение условий жизни населения. Для нашей страны это в первую очередь вложения в жилье и инфраструктуру, где накопилось большое отставание. В предыдущие годы люди покупали предметы текущего потребления — одежду, бытовую технику, мебель, автомобили. Вроде бы рост уровня жизни был впечатляющим, но темпы ввода нового жилья были намного ниже, чем во времена Горбачева. Сейчас у нас обеспеченность жильем в среднем 24 квадратных метра на человека. Это намного ниже, чем в развитых странах. В Москве обеспеченность и того ниже — 20 квадратных метров. Даже Китай нас сильно опередил: более 10 крупных китайских городов имеют свыше 35 квадратных метров на человека, хотя уровень доходов на душу населения в Китае ниже, чем в России, в два с половиной раза, если сравнивать по покупательной способности валют. А низкая обеспеченность жильем — это проблема для людей. 20 квадратных метров — это общая площадь, включая санузел, кухню, коридоры. Попробуйте там разместить холодильник, мебель, домашний кинотеатр…
Второе направление — это улучшение инфраструктуры. Для того чтобы строить жилье, нужны дороги, электроэнергия, коммуникации, газ, социальная инфраструктура. На все это тоже необходимы большие ресурсы. Но проблема еще и в том, что люди должны покупать жилье там, где есть рабочие места с высокими заработками. Как правило, в городах, где высокие заработки, выше и производительность труда. Вокруг городов образуется зона экономического влияния, то есть у людей, живущих рядом, тоже увеличиваются зарплаты. Такая зона образуется в пределах двухчасовой транспортной доступности. То есть человек должен от периферии до центра добраться за два часа. Если это правило соблюдается, инвесторы могут вкладывать больше средств в такую территорию, потому что будет больше рынок и выше отдача от инвестиций. Вот такой связанности у нас не хватает. В первую очередь надо улучшить транспортные коммуникации в зонах влияния больших городов и улучшить сообщение между крупными городами.
Это даст толчок развитию именно несырьевой экономики. Добычу нефти можно и в тундре организовать, для этого не нужно строить города и развивать инфраструктуру. Последние 15 лет из транспортных инвестиций у нас преобладало строительство нефтепроводов, в это вкладывались огромные деньги. Но это были просто трубы, по которым нефть шла на экспорт. И теперь это перестало быть фактором роста, сырьевой сектор больше не может двигать экономику вперед.
— То есть мы вкладывали деньги не туда?
— Туда. Потому что в предыдущие годы это было основой роста экономики и благосостояния населения. Но теперь нужна другая инфраструктура, которая позволит людям селиться там, где они смогут зарабатывать больше денег. А инвесторы смогут нанять большее количество людей для высокопроизводительных несырьевых видов деятельности. Для этого нужно не только жилье, а автомобильные и железные дороги, телекоммуникации, ЖКХ, хорошая система утилизации отходов и защиты окружающей среды, обеспечивающая высокое качество жизни. Всего этого нам остро не хватает. Но в этом и есть потенциал несырьевого роста. Если преодолеть эти ограничения, то мы можем добавить нашей экономике 1,5-2 процента в год, чего ей как раз и недостает, чтобы выйти на приемлемые цифры роста в 3-4 процента.
Чтобы ускориться до такого уровня, нам не нужно экономических чудес. Набор необходимых мер для этого не так уж и необъятен, и эти меры вполне реализуемы. В начале 2000-х годов при запуске предыдущей модели роста российским властям пришлось сделать гораздо больше. Задачу запуска новой, несырьевой модели роста мы сможем решить в течение нескольких лет, но для этого нужны изменения в экономической политике российских властей.
— Вы перечислили меры, но, очевидно, они должны быть как-то между собой увязаны?
— В этом и есть ключевая задача властей. Невозможно приказать частному бизнесу начать инвестировать в несырьевые отрасли. Он не послушает. Деньги есть. Но Россия долгие годы была одним из лидеров по вывозу капиталов, из страны ежегодно уходили десятки миллиардов долларов для инвестиций за рубежом. У нас объем финансового рынка примерно равен годовому ВВП. Это огромные ресурсы для инвестиций. Но пока инвесторы не видят привлекательных перспектив в несырьевых секторах. Одна из сдерживающих причин — плохая инфраструктура. Значит, надо создать условия для инвестирования частных денег в инфраструктуру, сделать эти вложения выгодными. Для этого надо развивать так называемый рынок длинных денег. А он потребует установления новых правил игры на финансовых рынках.
Нельзя сказать, что у нас до сих пор не было инфраструктурных проектов. Но каждый из них штучный и при этом весьма сложный продукт. И инвестору надо каждый раз вникать в подробности. Разбираться с контрактом, вести переговоры с властями, выяснять, как разделяются риски и субсидии между участниками, какая будет выручка… На это тратятся миллионы и десятки миллионов рублей и много времени.
Этот рынок нужно превратить в "конвейерное производство". Это значит, что должны появиться стандарты, унифицированные методы оценки и распределения рисков. У инвестора не должно создаваться впечатления, что, вкладывая деньги в инфраструктурный проект, он покупает скалу, к которой он, как Прометей, будет прикован на полжизни. Значит, должны появиться инвестиционные инструменты, ценные бумаги, которыми можно будет свободно торговать на рынке. Организовать такой рынок — дело нехитрое. Опыт у нас уже есть: в 2005-2006 годах был создан рынок ипотечного кредитования в рамках национального проекта "Жилье". Ипотечные кредиты сделали ликвидными, их можно было продавать, рефинансировать на вторичном рынке ипотечных ценных бумаг. В результате бОльшая часть покупок на первичном рынке жилья стала делаться с помощью ипотеки. Во многом благодаря этому в 2014 году в стране было построено рекордное количество жилья за всю историю — 81 млн квадратных метров. Но пришлось серьезно перелопатить все законодательство, связанное с этой сферой. Как только появятся такие же правила на рынке инфраструктуры, как только инвестор сможет в любое время купить и продать инфраструктурные облигации, дело сдвинется. Каждый вложенный в инфраструктуру рубль потянет дополнительные инвестиции в несырьевые отрасли и даст 3-5 рублей добавленной стоимости в экономике. Это будет выгодное вложение и для частных инвесторов, и для пенсионных фондов, и для страховых компаний.
— Но ведь только рынок сам не может ничего решить. Мы это уже проходили.
— Конечно, этим все дело не исчерпывается. Параллельно надо решать проблемы с улучшением условий ведения строительного бизнеса. Сейчас огромные издержки в этой сфере ложатся в конечном счете на потребителей. Это стоимость землеотвода, административные барьеры, потери, связанные с долгими процедурами принятия решений, устаревшими стандартами строительства. Все это тоже надо менять.
Есть серьезные проблемы, связанные с защитой прав собственности. Наши суды плохо выполняют эту функцию. Случаи рейдерства у нас не исключение, а стремительно нарастающая практика. И от этого в первую очередь страдает средний бизнес, а он — основа несырьевой экономики. Реформа судебной системы давно назрела, о ней много говорят, так что не буду повторять.
У нас за последнее время многое улучшилось. Например, сложилась понятная налоговая система, по многим параметрам даже лучшая, чем, например, в США. По части эффективности регистрации недвижимости мы сейчас занимаем 8-е место в мире, обогнав многие развитые страны. А система регистрации недвижимости очень важна для развития несырьевой экономики. От надежности прав на недвижимость во многом зависит уверенность инвесторов. Наше последнее достижение — облегчение доступа к подключению электроэнергии, вы помните, сколько было с этим проблем в предыдущие годы.
Осталось таможенное регулирование — оно в очень плохом состоянии. Есть проблемы во многих сферах государственного контроля и надзора, которые все еще слишком забюрократизированы. Но эти проблемы не намного сложнее, чем те, которые уже удалось решить. В ближайшие несколько лет при правильной расстановке приоритетов можно эту ситуацию значительно улучшить. Короче говоря, задача ускорения роста после кризиса складывается из вполне понятных действий, часть из которых уже реализуются.
— Но для этого требуется какое-то целеполагание для административного аппарата?
— Конечно, собственно, об этом и речь. Когда кризиса нет, административный аппарат ведет себя расхлябанно, как и вся страна в целом. В благополучные годы мы все расслабляемся, и никому не хочется принимать решительные меры для улучшения ситуации. Сейчас наступает новый этап, когда все-таки надо сосредоточиться на преодолении кризиса. Все понимают, что, ничего не делая, жить дальше нельзя. Надо выработать план действий и реализовать его. Он не слишком сложен на самом деле.
— Недавно глава некоего профильного министерства высказался в том смысле, что их задача — создание инструментов управления. А что происходит "на земле" — не их головная боль… Как вам такой подход? Может, потому и сидим до сих пор в кризисе?
— Вообще-то к промышленности термин "инструмент управления" не всегда применим. Такое управление на пользу инвесторам не идет. Пока министерство, о котором вы говорите, больше фокусируется на мерах прямого субсидирования процентных ставок или на государственных инвестициях. По сути дела, это накачка бюджетными деньгами тех отраслей, которые по мнению правительства нуждаются в финансовой поддержке.
Но есть немало отраслей промышленности и других сфер материального производства, где развитие сдерживается не тем, что недостает денег, а тем, что неразвита производственная инфраструктура или логистика, от которой зависит бизнес. Например, есть проблема повышения глубины деревопереработки. Почему мы до сих пор гоним на экспорт кругляк, несмотря на запретительные пошлины? Потому что у многих предприятий (а они в этой отрасли в основном небольшие) нет возможности сушить дерево и проводить его первичную обработку. Самим предприятиям трудно создать такие объекты в нужных удобных местах, куда они могут подвезти лес, и потом просушенную, обработанную и распиленную древесину в виде полуфабрикатов отправлять потребителям.
Такие же проблемы и в сельском хозяйстве. Нет общежитий для сезонных рабочих. Не хватает хранилищ для плодоовощной продукции, в плохом состоянии логистика и дистрибуция. А как без них сохранить урожай и доставлять его потребителям не только в сезон, но и круглый год? Поэтому мы и не можем организовать экспорт овощей и фруктов. Пока Минпромторг и Минсельхоз уделяют этой стороне развития меньше внимания, чем хотелось бы. Почему бы не сосредоточиться на создании коллективной инфраструктуры, помочь ей развиваться? И это тоже можно сделать за счет частных инвесторов, такие проекты могут быть выведены на формирующийся рынок инфраструктурных инвестиций. Тогда не придется заливать эти отрасли государственными деньгами, чтобы они успешно развивались.
— Любые реформы — это риски. Готово ли руководство страны сейчас рисковать, учитывая предстоящий выборный период?
— Главный риск состоит в том, что новая модель роста может обеспечить благополучие страны и населения, но не обещает этого в ближайшее время. Во время запуска этой модели невозможен опережающий рост заработной платы. Это значит, что на период выборов наше население будет по-прежнему испытывать на себе последствия тяжелого экономического спада. Уровень жизни по итогам трех неблагополучных лет (2014-2016) может снизиться почти на 15 процентов. Ни разу за последние четверть века у нас не было снижения доходов три года подряд. И речи нет об их восстановлении к 2018 году. К ухудшению материального благосостояния добавится еще и усталость людей от затяжного кризиса. При коротком падении доходов, как было в 2009 году, можно на время отказаться от покупки товаров длительного пользования. А если доходы остаются низкими целых пять лет, это сложнее: холодильник может выйти из строя, и попробуй купи новый. Людям придется начать гораздо сильнее экономить на текущем потреблении.
При этом возникает социальное недовольство, которое может перерасти в политическое давление на власти. Люди будут требовать увеличения социальных расходов, увеличения зарплат сверх возможностей экономики. И в худшем варианте мы будем скатываться к белорусско-украинскому сценарию, когда государство прибегнет к услугам печатного станка, раздувая инфляцию. Это не приведет ни к чему, кроме как к еще большему замедлению экономического роста. Это особенно обострится в самые чувствительные моменты выборов. Надеюсь, у власти хватит политического ресурса, чтобы не скатиться в экономический популизм, который замедлит восстановление экономики.
— А есть у власти понимание опасности или только ожидание высоких цен на нефть?
— Надеюсь, есть. Кроме того, большинство предстоящих реформ нельзя назвать непопулярными. В основном речь идет об улучшении условий ведения бизнеса. Если это и может вызвать недовольство, то скорее у коррумпированных чиновников. Для людей это больше выигрыш, чем проигрыш. Ведь от инвестиций в инфраструктуру и жилье выигрывают все. Шоковой же терапии не будет, для выхода из кризиса она просто не нужна. Надеюсь, что наши власти все это понимают.
Справка
Михаил Дмитриев — российский ученый-экономист и государственный деятель. Был народным депутатом Верховного совета России в 1990-1993 годах. Работал первым заместителем министра труда и социального развития, первым заместителем министра экономического развития и торговли. С 1994 года участвовал в теоретической разработке и проведении социально-экономических преобразований, пенсионной, административной, налоговой реформ. В настоящее время возглавляет некоммерческое партнерство "Новый экономический рост".
