Девальвация рубля и повышение ключевой ставки до 17% будут иметь последствия для российской экономики – от ускорения инфляции до импортозамещения. РБК поговорил с председателем совета директоров МДМ Банка Олегом Вьюгиным о том, как последние события отразятся на экономике и правильно ли действовал Центральный банк.
"Экспортеры могут манипулировать рынком"
– На ваш взгляд, как долго ключевая ставка может продержаться на текущем уровне в 17%?
– Она будет снижена через какое‑то время, и можно даже предположить, через какое. Пока тренд инфляции растущий, что в том числе является последствием девальвации. Своего пика инфляция достигнет весной, когда она в годовом выражении может достичь 15%. Затем она начнет снижаться из‑за низкого потребительского спроса, и тогда у ЦБ появятся аргументы, для того чтобы начать снижение ставки. Тем более что ЦБ с помощью ставки пытается управлять не текущей инфляцией, а будущей. Сегодняшняя ставка в 17% говорит о том, что к концу года инфляция будет не больше 17%. Конечно, это перебор – скорее она будет меньше, чем 17%. Таким образом, скоро ЦБ начнет пересматривать ставку.
– Даже если санкции не будут отменены в марте?
– Да, конечно. Курс рубля рано или поздно стабилизируется, например, потому что импорт в результате девальвации сократится примерно на 40%, что повлечет за собой снижение спроса на валюту со стороны импортеров.
– Рубль будет стабильным, но обесценивающимся, хотя бы из‑за разницы в ставках?
– Нет, не из‑за ставки. Я подозреваю, что рубль будет постепенно обесцениваться в ручном режиме. Он и сейчас управляется в ручном режиме.
– Можете пояснить эту мысль? ЦБ же нам объявил, что отпускает рубль в свободное плавание и ничем управлять не намерен.
– Он это, конечно, сказал, но продажу выручки крупнейшими экспортерами координирует правительство, а это влияет на курс.
– Насколько велико это влияние, какой объем они продают?
– Раньше валюту продавали инвесторы, которые играли огромную роль. Иностранным инвесторам (или подкрашенным под иностранных российским) нужны были рубли для инвестиций внутри страны. А сейчас из‑за санкций их нет, несмотря на то что российские активы стоят очень дешево, да и труд дешевеет, что делает более выгодной альтернативу производства внутри России. Получается, что единственный источник твердой валюты – это экспортеры, которые могут манипулировать рынком. Что и было в декабре.
– Вы думаете, это экспортеры манипулировали рынком в декабре?
– В некотором смысле. Я знаю, что они занимали рубли у банков, для того чтобы заплатить налоги, а валюту не продавали. Это одна из причин, почему ЦБ поднял ставку – чтобы рубли стали дорогими и чтобы занимать рубли для уплаты налогов, при этом придерживая доллары, стало не так очевидно выгодно. Эту практику сломали.
"Получилось то, что получилось"
– Как вы оцениваете действия ЦБ во время девальвации? Например, то, что ЦБ не выходил на рынок в "черный вторник".
– В таких вещах, как переход на настоящее свободное плавание, нужно быть очень последовательным и мужественным и иметь поддержку правительства и президента. История показывает, что переход на плавающие курсы в разных странах – и сырьевых, и несырьевых – сопровождался периодом очень сильной волатильности, когда курс летал вверх и вниз и никто не понимал, что происходит. Через какое‑то время все успокаивалось. И в России бы так произошло. Хотя был и есть один отягчающий фактор – санкции и, как результат, отсутствие на рынке инвесторов.
Я могу рассказать, как развивались бы события, если бы власти не вмешались. Да, какое‑то время доллар держался бы на уровне 80 руб., а евро – 100 руб. Такой курс привел бы к отказу от импорта, он бы сократился вдвое, а может, и сильнее. Импортеры бы сократили покупку долларов, и в какой‑то момент, когда экспортеры вышли бы на рынок с целью продать выручку, спрос на доллары оказался бы настолько низким, что курс доллара бы опустился до уровня 50–60 руб. за доллар. Хотя это очень неприятный сценарий, потому что он связан с временным коллапсом импорта, отсутствием тех же лекарств, и, конечно, власти испугались и начали рынок двигать в ручном режиме. Таким образом, как мне видится, переход к свободному курсу до конца не выполнен. И сейчас, я так думаю, мы плавно переходим к политике таргетирования курса, а не инфляции и процентных ставок. Этого никто не говорил, но мне так кажется.
– Вы думаете, монетарные власти готовы отказаться от своих завоеваний?
– Никто не скажет, что мы отказываемся от свободного плавания рубля. Но определенный контроль за движением курса будет. Например, через контроль за экспортерами, многие из которых — госкомпании.
– По вашему мнению, почему ЦБ не продает резервы, а придерживает их?
– Это косвенное доказательство того, что ЦБ еще не готов к переходу на плавающий курс. Потому что в условиях свободного курса большие резервы не нужны.
– По идее, именно в "черный вторник", когда была высокая волатильность, требовались точечные интервенции, которых ЦБ не сделал.
– Возможно, считалось, что рынок должен сам найти равновесие. Но, повторяю, в нынешних условиях это было бы очень болезненным процессом. А в такой ситуации обычно все заканчивается постепенным возвратом к старой парадигме. Думаю, мы увидим покупку валюты со стороны ЦБ через какое‑то время.
– С какой целью ЦБ это будет делать?
– С целью контроля за плавной девальвацией.
– На ваш взгляд, Банк России потерял доверие рынка?
– Как могущественный "папа", который поворачивает валютный рынок куда захочет, да. Но ведь в парадигме свободного плавания у него и не должно быть такой роли. В этом контексте ЦБ управляет стоимостью денег, а не курсом.
Вообще доверие к регулятору основано на опыте – когда регулятор говорит, что делает и делает то, что говорит. Это весь секрет доверия к центральным банкам. Российский ЦБ заявил цель – таргетирование инфляции в чрезвычайных финансово-экономических условиях. Эта цель заявлена в условиях, когда "скользко разбегаться", вот и получилось то, что получилось.
"ЦБ демонстрировал непоследовательность"
– Тот триллион в виде ОФЗ, который государство выделило на поддержку банков, разгонит инфляцию?
– Да, в небольшой степени. Надо сказать, что ЦБ уже выдал коммерческим банкам 4,5 трлн руб. кредитов под залог нерыночных активов. Фактически это фондирование кредитных операций, что является беспрецедентной практикой в мире. И это еще не все: еще 4 трлн руб. выдано через операции РЕПО с ценными бумагами. Как видим, ЦБ щедро подпитывал банковскую систему.
– То есть он одной рукой давал деньги, а другой – регулировал инфляцию?
– Не только регулировал ликвидность, но и фондировал кредитные операции коммерческих банков. И это некоторая непоследовательность в действиях, если говорить о доверии.
– С банкирами советовались по поводу условий предоставления ОФЗ – решают сами кулуарно?
– Официально не советовались, неофициально готовы были выслушать мнение, но реально, конечно, готовят сами.
– Как думаете, с приходом нового зампреда, ответственного за денежно-кредитную политику, Дмитрия Тулина что‑нибудь изменится?
– Трудно сказать. Насколько я понимаю, он пришел без обязательств что‑то изменить под указание. То есть ему не говорили: давай мы тебя назначим первым замом, будешь отвечать за денежно-кредитную политику, но учти, мы ждем, что ты будешь рефинансировать банки или еще что‑то. Таких условий не было. А он бы их и не принял. Он нелегко отказывается от собственных убеждений. По этой причине он уже однажды покинул ЦБ. Вопрос только в том, какую он позицию займет, по естественным причинам пока открытый.
"Можно привлекать пассивы"
– Как девальвация отразилась на состоянии банковского сектора?
– Конечно, есть негативные последствия, из‑за того что банкам пришлось сделать валютную переоценку и переоценку стоимости ценных бумаг. Но в принципе ЦБ частично эту проблему решил, разрешив временно не переоценивать ценные бумаги и использовать для учета валютных активов и пассивов и средний курс за предыдущий квартал. Эти меры по грубым расчетам дали не менее 0,5 п.п. достаточности капитала банковской системе.
– Но кредитование при этом замерло. Вы видите по вашим клиентам, что оно остановилось?
– Да, кредитование из‑за высоких ставок стало минимальным. В основном кредиты дают "своим" клиентам и проектам, которые уже начаты.
– Означает ли это, что сейчас банковский сектор фактически заморозился?
– Нет, можно привлекать пассивы.
– С текущими ставками под 20% по депозитам, я уверена, что нет ни у кого проблем с привлечением.
– Реальная стоимость пассивов ниже, потому что есть еще корпоративные депозиты, и не по всем депозитам ставка составляет 20%. Стоимость пассивов, конечно, выросла, но не до 20%. У нас она составляет сейчас где‑то 10%. Поэтому возможность кредитовать не под 30% есть. Кредитование в большей степени тормозит общеэкономическая рецессия, проектов становится все меньше, и эта проблема важнее, чем ставки. Потому что при высоких ставках, в конце концов, можно довольствоваться меньшей маржой, но продолжать работать.
– Как вы оцениваете ставки по депозитам, которые сейчас предлагают банки? Действительно ли это довольно рискованная история – класть под 20%, все равно что играть в казино или нет?
– Нет. Во-первых, 20% уже у серьезных банков нет. Это был очень короткий период, когда была высокая ставка – буквально две-три недели, когда можно было этим воспользоваться. И сейчас все банки проводят политику плавного снижения ставок. Понятно, что ни один банк не будет резко снижать ставку. Эти высокие ставки сыграли очень позитивную роль с точки зрения макроэкономики. Потому что в декабре после скачка курса явно наметилось снятие депозитов, граничащее с паникой. И именно эти "невероятно" высокие ставки остановили панику.
– А много вкладчиков воспользовались высокими ставками?
– Их не так много. Да, люди среагировали, но, во‑первых, было слишком мало времени, во‑вторых, не все среагировали, потому что есть люди, которые предпочитают не беспокоиться. В отдельные дни в наши отделения выстраивались очереди, чтобы открыть вклад, но доля высокодоходных вкладов незначительна.
– Как вы думаете, ждет ли нас кризис розничных банков?
– Розничные банки очень хорошо зарабатывают на восходящем тренде, когда можно увеличивать портфель на 30–40% за год. Тогда у них образуется неплохая прибыль, которая идет в капитал. Когда экономика замедляется, рост портфеля прекращается и начинается рост проблемных долгов, запрограммированный самой процедурой скоринга. Банки начинают проедать свой капитал. Опыт кризиса 2008–2009 годов показал, что большинство справилось.
"Лавочники спасут отечество"
– Девальвация приведет к импортозамещению, как это было в 2008 году, или на этот раз ситуация другая?
– Да, ситуация необычная. Во-первых, в этот раз за очень короткий срок из российского ВВП произошел огромный вычет за счет того, что компании не могут перекредитоваться и вынуждены возвращать долги. Это $100 млрд в расчете на год. Падение цены на нефть лишило ВВП еще $180 млрд в годовом выражении. Таким образом, имеем недополученные ресурсы в $280 млрд. Российский ВВП в долларах сегодня чуть больше 1 трлн. То есть это необыкновенно большой вычет из национального продукта. В 2008 году кризис начался осенью, а в феврале 2009‑го уже был зафиксирован рост. Потому что когда стоимость активов и рабочей силы падает, инвесторы решают, что настало время начать новый проект. Сейчас этого не происходит. Стоимость активов низкая, рабочая сила уже подешевела, а инвестиций нет.
– То есть теоретически, если бы не было этих внешних условий, девальвация могла бы стимулировать развитие?
– Да, в гораздо большей степени. Мы пошли бы по сценарию возвращения инвестиций и восстановления роста. Но этого не происходит, а значит, в краткосрочном плане можно рассчитывать только на увеличение простого экспорта, который не требует вложений и высоких технологий – древесина, лен, пенька… И второе – это, конечно, уже от властей зависит, российская практика доказала, что лавочники… Нет, это не российская, а в "Трех мушкетерах" есть такая фраза, что лавочники и кардинал спасут отечество. Если дать возможность сейчас людям заниматься мелким, пусть посредническим бизнесом – не производительным, а посредническим, – то во многом можно смягчить коррекцию уровня жизни, которая, безусловно, должна произойти.
– Для этого требуется что? Определенная налоговая политика?
– Для этого требуется просто дать возможность людям все это делать без особых препятствий, что, несомненно, вселит в них оптимизм. Министр экономического развития Алексей Улюкаев озвучивал идею вообще отменить налоги для мелкого бизнеса. Где‑то прозвучала идея запретить закрывать бизнесы. Скажем, в Москве закрыли много мелких торговых посредников, которые торговали на улице всякой всячиной, фруктами, например. В сфере же высокотехнологичного бизнеса, конечно, импортозамещение реализовать в короткие сроки и без частных инвестиций крайне трудно. Потому что, во‑первых, нет всего комплекса технологий. В глобальном мире технологии приходят в национальные экономики через кооперацию. Или, как экономисты говорят, через встраивание в технологические цепочки создания добавочной стоимости.
