Как-то я проводил семинар для собственников в старинном русском городе недалеко от Москвы. Первый день семинара всегда уходит на знакомство. Тебя проверяют, пробуют «на зуб». В России не жалуют москвичей. Но на второй день группа стала мне доверять и поделилась открытием. «Знаете ли вы, что все мы здесь в городе “чисто евреи”? Да нет, мы русские, но отношение к нам — как к евреям. Мы платим налоги, создаем рабочие места, а нас все ненавидят — и власти, и население, и собственные работники». В нищей стране богатым быть трудно. Особенно в маленьких городах, где все на виду.
Возможно, через много лет будут исследованы источники богатства российских миллионеров. Но уже сейчас можно условно поделить их на «самоделкиных» и «назначенцев». Первые начинали с нуля и в силу собственных личных качеств создали капиталы. Вторые были просто назначены миллионерами законами о приватизации, указами и распоряжениями руководства. Но эти различия никак не сказываются на отношении к ним населения: «от трудов праведных не построишь палат каменных». Даже благотворительные акции воспринимаются как подтверждение неправедности богатства, как попытка спасения души.
Коммунистическая идеология так долго культивировалась в России потому, что эксплуатировала ее основную национальную ценность — стремление к справедливости. То, что справедливого состояния общество достигало при всеобщей бедности, сути не меняло. Самое поразительное при этом, что многие собственники внутренне разделяют эти ценности. «Самоделкины» ненавидят «назначенцев» и богатых чиновников. «Я сам всего добился, а они государственные деньги «пилят». Богатые госчиновники и «назначенцы» обвиняют «самоделкиных» в «социальном эгоизме». «Мы занимаемся реальной экономикой (читай — советскими приватизированными предприятиями), а они на торговле поднялись», — упрекают одни других.
Человек, успешный в бизнесе, неизбежно теряет свой социальный круг. И не только он, но и члены его семьи. Ситуация, равносильная эмиграции. В нашей культуре выживания, где основой являются отношения семейно-дружеские, такая эмиграция — безусловный стресс. У человека скачкообразно растет тревога. Вот почему в бизнес-сообществе такое помешательство по поводу конфиденциальности и безопасности.
С подобными проблемами становления в России сталкиваются не впервые. Что-то похожее происходило во второй половине XIX в. после освобождения крепостных. Русская классическая литература и тогда к предпринимателям относилась крайне негативно. Нет в нашей классике ни одного позитивного промышленника, кроме Штольца у Гончарова в «Обломове», да и тот немец. Очевидно одно: Россия делает попытку не просто сменить общественную формацию, а кардинально поменять базовые ценности национальной культуры. В мире нет более сложной задачи, чем эта.