Владелец Crocus Group Арас Агаларов рассказывает, как продал миллион плащей, куда делась первая волна кооперативного движения и чем ему мешало советское воспитание. Статья публикуется к 30-летию перестройки.
"Торговали всем одновременно"
Когда началась перестройка, я учился в аспирантуре. Не помню конкретного момента, когда я вдруг почувствовал эту свободу. Но мне запомнилось, как мы сидели в узком кругу друзей, и я сказал, что все, что вчера было незаконным, завтра станет законным. Можно будет легально зарабатывать. Никто не понял, о чем я говорю. У каждого были друзья, которых за $300 посадили на 5 лет, или дали 10 лет за то, что кому-то что-то продал. А по-мелкому этим занимались практически все. Купил себе двое джинсов — одни продал. Если ты хотел хорошо выглядеть, надо было как-то крутиться.
Я понимал, что все радикально изменится. Появилось свежее направление, где ты мог делать то, что считаешь нужным, быть свободным художником. Это было главным достижением перестройки. Раньше ведь все было очень жестко: либо ты ученый, либо деятель искусств, либо партийный функционер… У меня было много знакомых партийных деятелей, я сам работал освобожденным председателем профсоюзного комитета. Но это было мне в тягость. Все варианты продолжения карьеры, вроде работы в НИИ или написания докторской диссертации, — все было притянутым за уши.
Бизнесом я начал заниматься в 1988 году. Первый кооператив мы назвали "Шафран". Потом это перевели на английский язык, и получился "Крокус". Все кооперативы тогда были торгово-закупочные, других почти не было. Мы торговали всем одновременно. В то время в магазинах были пустые прилавки. В огромном гастрономе продавались только трехлитровые баллоны с мочеными помидорами, березовым соком и минеральная вода типа боржоми — все. А мы привозили из Азербайджана, где у меня были знакомые, персики, гранаты, дыни, арбузы. Приходила десятитонная машина, мы ее развозили по 10 универсамам в Новых Черемушках и потом просто собирали деньги. Самолетами отправляли в Москву свежую зелень. Люди утром собирали ее с грядок, все это загружалось в самолет, из аэропорта сразу везли на рынок.
Потом появились компьютеры, и мы стали торговать техникой. Хватались за все. Даже продавали метлы, которыми подметают дворы. Москва скупала их грузовиками. Сколько привезешь грузовиков — столько и купят. Попутно выяснилось, что пользуются спросом матрешки, шкатулки, хохлома, павловопосадские платки — мы тоже все это стали покупать и продавать, частично в дьюти-фри. Кстати, из этого направления получился вполне большой бизнес.
"Этих плащей я продал миллион штук"
Потом стало понятно, что нужно определить приоритетные направления. Мы сконцентрировались на выставочной деятельности (в 1990 году провели первое мероприятие, выставку "Комтэк") и на продаже обуви. В СССР всегда были проблемы с этим сегментом, к тому же у нас были к тому времени надежные партнеры в Китае. Мы продавали обувь эшелонами по всей территории СССР, за каждый контейнер шла война — кому он достанется из перекупщиков.
Тогда же я сам спроектировал легкий плащ, назвал его "Аль Капоне". Плащ был такой, что хоть сам носи. Этих плащей я продал миллион штук, хотя была одна модель только черного цвета.
Я бы не сказал, что много людей в то время пошло в бизнес. Некоторые еще верили в 1990 году, что все могут отобрать. Да, количественно кооперативов становилось все больше, но на самом деле ни у кого не было денег, все шло очень тяжело. Невозможно было найти помещение, сложно было получить регистрацию. Большинство расценивало это как возможность временного приработка. Никто не бросал свое директорское кресло в НИИ, чтобы пойти в кооператив. Кстати, люди первой волны кооперативного движения куда-то рассосались.
Лично мне в бизнесе мешало советское воспитание. "Мохнатые капиталисты", как мы их называли, если ты что-то неправильно подписал или не понял, выжмут из тебя все соки. Они так и говорят: "Бизнес — ничего личного". Люди советского периода были воспитаны так, что даже если ты не договорил или не подписал, то, как правило, они не пойдут на то, чтобы дожать и докрутить. Или, к примеру, взяли кого-то на работу, он не справляется. Уволить неудобно, давно работает, с нами начинал, семья… Все это невозможно в рамках серьезного предпринимательства.
В то же время реально помогало советское образование, в те годы оно было достаточно основательным и фундаментальным. В аспирантуре я научился много работать. Требовались навыки самоорганизации, нужно было верно рассчитывать по времени свои проекты и усилия. Можно говорить, что нас учили старым теориям, но эти знания тоже пригождались. Понятно, нам говорили, что прав только Маркс. Но экономика она и есть экономика — спрос и предложение мы прекрасно понимали.
"С Ходорковским мы тогда немного поспорили"
Мне много приходилось общаться с чиновниками. В их среде были диаметрально противоположные тенденции. В 1991 году я попал к Юрию Петрову, руководителю администрации президента. У него была программа встречи с предпринимателями, он писал первую программную речь Ельцина, и кто-то предложил меня для консультации. Мы встречались несколько раз, Петров записывал в блокнот все, что я говорил. А потом в речи Ельцина были целые абзацы, взятые из наших разговоров.
Тогда же я попал к Петру Авену, в то время он был министром внешнеэкономических связей. Мы общались c Петровым, и он мне говорит: "Зайдите к Авену, он пишет постановление о либерализации внешнеэкономической деятельности, было бы интересно услышать ваше мнение".
Я пошел. В огромном кабинете сидит Петр Авен, у него написано два абзаца, смысл которых — всем разрешить все. Я говорю: "Если всем разрешить все — то на Красной площади будут помидорами торговать. Должно быть регулирование. У вас хлеб завтра подскочит до 100 руб. с сегодняшних 20 коп.!" Я сказал, что не очень согласен, и ушел.
Тогда меня послали к Ивану Силаеву, председателю совета министров РСФСР, впоследствии председателю Межгосударственного экономического комитета. Он говорит: "У нас будет приватизация. Есть какие-то идеи?" Я сказал, что, на мой взгляд, приватизация будет антинародной акцией. Любой, кто приватизирует завод, уволит 90% персонала. Начнутся народные волнения. Вам ведь нужен собственник, а не деньги. Оценивайте предприятие так: это пятилетняя зарплата тех, кто там работает. Покупатель вносит на счет казначейства эти деньги — и у вас гарантированная пенсия тем, кого могут сократить. Люди не пойдут тогда закидывать камнями Белый дом.
Силаев пригласил меня на следующий день, когда эта идея обсуждалась с Михаилом Ходорковским, который, как выяснилось, сидел этажом ниже. С Ходорковским мы тогда немного поспорили. Он считал, что при моей схеме можно будет купить всю страну — это очень дешево. Я говорил, что есть предприятия, где работают по 10 и 50 тыс. человек. Это большие деньги. К тому же если новый владелец внесет деньги по такой схеме, а не получит предприятие по залоговому аукциону, как было сделано в результате, то это не будет вызывать никаких протестов у самих рабочих. Эта идея не прошла.
"Очевидно, Союз можно было сохранить"
Перестройку надо было делать по-другому, потому что объявили перестройку, подняли волну, но реальных изменений не происходило. Коммунистическая партия слишком боялась. Она понимала, что надо что-то делать, но что именно, не очень представляла. Как идею коммунизма совместить с частной собственностью — это был такой ребус.
В приватизацию надо было отдавать сельхозпроизводство, легкую промышленность и бытовку — тогда провала 1991 года можно было бы избежать. Удалось бы намного больше, если бы СССР не был развален. Если бы сохранили в госсобственности тяжелую промышленность, нефть, газ, если бы сохранили плановое хозяйство для этого сектора экономики. Ведь государство с этим неплохо справлялось. И был бы становой хребет, вокруг которого надстраивалась бы частная собственность.
Многие считают, что развал Советского Союза был объективной необходимостью, но я не согласен. Очевидно, что Союз можно было сохранить. Отвалившиеся республики даже не очень понимали, зачем они отвалились и что они будут делать дальше. Это был искусственное мероприятие. Горбачев был у власти слишком нерешительным, хотел казаться перед всем миром либералом, но не понимал, в какую сторону грести. Надо было действовать тогда, когда государство еще не потеряло систему управления. И такой катастрофы, как была в 1991 году, не произошло бы.
