Процветающую экономику и прибыльный бизнес можно построить, либо отнимая чужое, либо доверяя чужим. "Секрет фирмы" исследовал, что мешает российским предпринимателям договориться друг с другом. И во сколько им это обходится.
Вам когда-нибудь приходилось выгодно продать свою репутацию? А это, между прочим, многомиллиардная индустрия. Рейтинговые агентства получают доступ к внутренним документам компании, изучают их и выдают резюме: "Посмотрели, все нормально, эти облигации можно брать". Точно так же работают аудиторы: изучили, поставили штамп "проверено".
К сожалению, российским бизнесменам торговать своей репутацией не удастся — по причине практического отсутствия предмета торговли. Не у каждого отдельного предпринимателя, конечно, а в целом у сообщества. Недоверие предпринимателей друг к другу и общества к ним дорого обходится российскому бизнесу. Во сколько же?
Советы Фукуямы
Одно из проявлений недоверия — высокая концентрация капитала в руках крупнейшего акционера среднестатистической российской компании. Как показывает статистика, наши бизнесмены партнеров предпочитают не иметь — только младших компаньонов. У каждого в отдельности, конечно, своя история, да и не каждый отдельно взятый бизнесмен связывает свое одиночество с недоверием. Но в среднем по больнице, то есть экономике, это как раз история о том, можешь ли ты работать в команде. По данным исследования уровня корпоративного управления публичных компаний, проведенного S&P в 2007 году, среднестатистическому контролирующему российскому собственнику принадлежало 58% акций. Если вычесть из оставшихся 42% минимальный free float 10-20%, на партнеров останется всего ничего. Настоящее "одиночество в толпе".
В конце апреля нынешнего года ЕБРР опубликовал данные очередного этапа своего исследования BEEPS, в ходе которого было опрошено 11 668 предприятий в 30 странах мира. В России на вопрос о доле крупнейшего акционера ответили 887 компаний (из них только 208 публичных). Согласно этому исследованию, концентрация составляет 70%. Интересно, что из 30 стран в России оказалось больше всего "отказников" — руководителей, которые просто не стали отвечать на этот вопрос.
Профессор ГУ — Высшей школы экономики Татьяна Долгопятова много лет изучала отечественное корпоративное управление и провела не один десяток интервью с российскими предпринимателями.
Данные мониторинга, проведенного ее группой в прошлом году, показывают, что в последние два-три года концентрация владения все-таки стала понемногу снижаться.
"Корпоративное одиночество" влияет и на сделки продажи бизнеса. Компании почти никогда не сливаются: один участник выкупает другого целиком, то есть в аббревиатуре M&A первая буква отпадает. Американцы тоже говорят, что слияний равных не бывает, но все-таки в качестве младшего партнера продавец очень часто остается в бизнесе. "На развитых рынках долевого капитала, к числу которых относятся США или Великобритания, оплата в рамках большинства крупных сделок производится в форме акций (путем обмена акций одной компании на акции другой),— говорит Майкл Кнолл, партнер, руководитель группы по сопровождению сделок слияния и поглощения PricewaterhouseCoopers в России.— На настоящий момент "бумажные" сделки, где полностью или частично задействован обмен акциями, в России встречаются редко".
Кнолл объясняет этот факт низкой ликвидностью подавляющего большинства акций. Неликвидность, конечно, важна. Но важно и то, что остаться в бизнесе один на один с другой "крупной рыбой" мало кому интересно: прислушиваться к партнеру российские предприниматели не умеют или не любят. Причем по отношению к иностранцам доверия больше, особенно в кризис, когда компании продают вынужденно и не всегда хочется совсем бросать явно недооцененный актив. "При покупке иностранными компаниями мотивация остаться в бизнесе гораздо выше, чем при обычном сейчас приобретении компании государственными институтами (которые, по сути, аккумулируют целые отрасли, взять хотя бы ритейл и девелопмент), когда у бывших владельцев в бизнесе нет будущего,— комментирует Кирилл Ратников, руководитель российской практики слияний и поглощений и корпоративного права юридической компании Magisters.— Фактически приобретение иностранцами — появление, как это называется в классике M&A, "белого рыцаря"".
Пожалуй, самую популярную книгу о влиянии доверия на экономику написал в 1995 году Фрэнсис Фукуяма. По его версии, при дефиците доверия (как во Франции и Италии, например) бизнес не может выйти за рамки среднего размера, упирается в потолок. Поэтому в этих странах практически весь крупный бизнес либо государственный, либо развивается под его пристальным присмотром. Россия в книге, выпущенной в 1995-м, не рассматривается. Но уже спустя пять лет наша страна стала подтверждением схемы "нет доверия — нет крупного независимого бизнеса". Потери подсчитать легко: государственные компании менее эффективны, чем частные, по крайней мере на 25%. Такие данные, например, приводит в своем исследовании 2002 года экономист Евгений Балацкий. 25% прироста при снижении государственного участия в экономике с 50% сейчас до среднемировой нормы 30% дают $60 млрд дополнительного ВВП (российский ВВП 2009 года — $1,23 трлн).
По версии фрэнсиса фукуямы, при дефиците доверия (как во Франции и Италии, например) бизнес не может выйти за рамки среднего размера, упирается в потолок. в начале 2000-х, спустя пять лет после выхода его книги, россия стала еще одним подтверждением этой мысли
Кругом охрана
Недоверие — причина появления ненужных, непроизводительных расходов. Попробуем подсчитать, сколько "лишних" затрат (вызванных недоверием к своим бизнес-партнерам, сотрудникам и потребителям) несут российские компании. Объем российского охранного рынка — сюда входят как услуги официально зарегистрированных ЧОПов, так и легальных оплачиваемых услуг вневедомственной охраны — по оценкам Ассоциации индустрии безопасности, в 2006 году составлял $5 млрд. Как минимум еще половина этой суммы тратится на собственные службы безопасности, которые кроме охраны собственности занимаются и проверкой бизнес-партнеров — итого получаем $7,5 млрд. И надо добавить расходы на электронные системы безопасности (по данным исследовательской компании "Амига", в 2005 году — $1,3 млрд). В итоге общие охранные расходы составят примерно $8,8 млрд.
Естественно, не все эти расходы можно признать лишними. Однако все ли они оправданны? Смотря с чем сравнивать. Возьмем, например, США. Далеко не самая "доверчивая" страна, не только терзаемая уголовной преступностью, но и опасающаяся повторения террористических атак сентября 2001-го. Если посчитать долю американских security в американском ВВП, то расходы сверх этой "американской" нормы уж точно можно записать в "избыточные". Что получаем? Американскую экономику охраняли в 2005 году 947 тыс. частных секьюрити (данные US Department of Labor). Наших охранников в тот год было — даже если брать не максимальные оценки (3 млн человек), а лишь официальную статистику,— более 1 млн человек. Цифры почти равны, но ведь общее количество занятых в США в том году было 121 млн человек, а в России — лишь 67 млн. Оценки доли охранных расходов в общем объеме ВВП показывают, что американский частный сектор тратил на эти цели 0,36% валового продукта, российский — 1,14%. А значит переплачивал $6 млрд.
Недоверие к владельцам дорого обходится инвестфонду. он вынужден заниматься управлением, что увеличивает издержки
Доверяй, не проверяй
В апреле 2001 года американские экономисты Пол Зак и Стивен Кнэк опубликовали работу "Доверие и рост". Это самая серьезная на сегодняшний день попытка посчитать стоимость столь нематериальной субстанции, как доверие. Данные по доверию они взяли из международного исследования World Values Survey. В 62 странах исследователи задавали вопрос "Верите ли вы людям?" (ответ показывает так называемое генерализованное доверие). Зак и Кнэк начали свою статью с занятной истории: напомнили об аресте одной датской мамаши в Нью-Йорке за то, что она оставила коляску с младенцем на улице перед супермаркетом, как она привыкла делать это в Копенгагене. Авторы пишут, что жители Нью-Йорка и собаку бы так побоялись оставить. Дальше они попытались доказать, что в обществах с высоким уровнем доверия инвесторы не тратят много денег на транзакционные издержки (изучение партнеров и энфорсмент — меры по принуждению к исполнению контрактов), поэтому инвестиции в таких странах эффективнее, а экономический рост быстрее. Зак и Кнэк утверждают, что такая связь подтверждается в 60% случаев. Между прочим, работе предшествует эпиграф: doveryai, no proveryai (Russian proverb).
Так вот, высокая цена proveryai в России приводит к отсутствию целых отраслей. Например, российские электронные платежные системы — лишь бледное подобие PayPal. Самое существенное отличие — сделки в PayPal защищенные. То есть в случае обмана продавцом покупателя система сначала возвращает деньги, а уже потом начинает преследование обманщика. Но для такой опции необходима эффективная полиция, которой в России нет. Модель PayPal тут же превращается в нерабочую. Именно поэтому PayPal в России полноценно не работает, а российские компании не могут построить похожий бизнес на $1,5 млрд. Индустрии аудита и кредитных рейтингов, с которых мы начали этот текст,— это еще $55 млрд потенциальных доходов в год. Понятно, что за "большой четверкой" аудиторов угнаться трудно, но даже 1/10 этой суммы на счету российских компаний выглядела бы весьма солидно. Венчурные инвестиции — тоже предприятие, требующее серьезного объема доверия. Ведь бизнес-модель фонда прямых инвестиций предполагает приобретение не более 25% компании-цели и участие лишь в заседаниях совета директоров. Но лидер прямых инвестиций России Baring Vostok признает, что предпочитает приобретать контроль — более 50% акций. Такое отклонение от принятой практики стало правилом после нескольких конфликтов с мажоритарными владельцами проинвестированных компаний. Недоверие к умению владельцев вести честную игру довольно дорого обходится инвесторам. Приобретая контроль, они вынуждены заниматься и оперативным управлением, что резко увеличивает издержки. Кроме того, фонд сможет проинвестировать в два раза меньше компаний, ведь каждая доля стала в два раза больше, а это делает инвестиции более рискованными. Так что венчурная отрасль далека от своих потенциальных размеров. Даже если ориентироваться на относительные показатели Германии (отношение инвестиций к ВВП) — далеко не лидера в прямом инвестировании, размер российской индустрии private equity должен достигать $3,5 млрд в год. Пока об этом нет и речи — на рынке мертвый штиль.
Плохо обстоят дела и со сложными проектами. Кроме того, что навык строительства серьезных инфраструктурных проектов просто утрачен, появлению новых проектов мешает нежелание (и неумение) инвесторов объединять свои усилия. Так, крупнейший в Европе строительный проект — микрорайон "Академический" в Екатеринбурге (а это почти треть уже существующих на сегодня в городе жилых площадей) — ведет одна компания, "Ренова". В Европе в проекте такого объема участвовали бы с десяток фирм и еще столько же банков. И не потому, что вместе веселее, а чтобы разделить риски ведения и финансирования проекта. Вяло идет не только строительство городов-спутников (до кризиса таких проектов было семь), но и другие крупные инфраструктурные проекты. Российские участники еще не научились доверять своим партнерам.
Интересно, что проекты государственно-частного партнерства (ГЧП), предполагающие 20-30 лет совместной жизни партнеров по проекту, психологически трудно даются русским. "Они настаивают на многочисленных оговорках в документах, которые позволяют выйти из проекта на любой стадии. Им нужна быстрая окупаемость в кратчайшие сроки, максимум — привычная пятилетка,— замечает Кирилл Ратников, который участвовал в работе над инфраструктурными проектами на сумму, превышающую $50 млрд.— По моему опыту, практически во всех проектах ГЧП с иностранным участием, которые были успешно запущены в нашей стране, российские партнеры были нацелены на доминирующее положение в консор-циумах и проектных структурах и, как правило, получали его. Иностранцы обычно нормально воспринимают эти требования, ведь за плечами россиян большой "жизненный опыт" и лоббистский ресурс. Тем не менее такая доминанта влечет, на наш взгляд, блокировку массы хороших, продвинутых идей и препятствует трансляции международного опыта".
Если бы российские инвесторы научились создавать проектные команды, им стал бы доступен бизнес объемом несколько десятков миллиардов долларов в год. Одних только насущных автодорожных проектов, которые можно хоть сейчас начинать,— на $5 млрд.
Немарксистский капитал
Компания Edelman ежегодно проводит исследование Trust Barometer. На основе опроса граждан из десятка стран специалисты оценивают доверие к власти и бизнесу. Доверие россиян к бизнесу очень низкое. Китайцы, например, в своих предпринимателей верят намного больше.
Россияне гораздо более рациональны, чем принято думать. Если в знаменитой дилемме заключенного поменять "сдать подельника" на "кинуть партнера" (см. рисунок на стр. 70), она отлично опишет модель поведения немалой доли российских собственников, "простивших" долги поставщикам, кредиторам, держателям облигаций зимой 2008-2009-го. С точки зрения теории игр это абсолютно рационально. Но мало кто заметил, что, спасая капитал в его экономическом смысле, мы утрачиваем другой, социальный. Который означает готовность и умение человеческих сообществ объединяться для совместного достижения значимых целей и решения проблем.
