Продуктовые санкции и слабый рубль помогают российским производителям мяса, но от конкуренции с импортом полностью не избавляют, утверждает генеральный директор "Русагро" Максим Басов. А мешает им политика: европейские партнеры теперь не хотят продавать в Россию новые технологии, ограничиваясь поставками традиционного оборудования.
"Мы только выигрываем от девальвации"
– По итогам девяти месяцев "Русагро" показала рост чистой прибыли в 6,7 раза и EBITDA в 3,8 раза. Это результат контрсанкций?
– В первую очередь нам помогла девальвация. Она открывает гигантские возможности для экспорта и импортозамещения. Во вторую – это результат инвестиций, которые мы делали последние три года. Вот эти два фактора самые главные.
Контрсанкции не сильно повлияли на ситуацию, потому что из всех наших продуктов под них подпала только свинина, да и то эффект был невелик. Когда ввели ответные санкции, рынок был разбалансирован: Россия перестала импортировать свинину из Америки, временно цены повысились, потом они упали после того, как нормальные объемы пошли из Латинской Америки и нависла угроза импорта из Китая… Поэтому санкции на нас не сильно повлияли.
– Угроза импорта из Китая?
– Китай – самый крупный производитель свинины в мире, и впервые за 15 лет мы разрешили двум предприятиям продавать продукцию на российский рынок. Но потом стало понятно, что реально поставок с двух предприятий почти нет. Плюс девальвация рубля, а у них юань укрепляется. Сейчас цена опять выросла, и снова у китайцев дешевле.
– Но сейчас вы уже не боитесь китайского импорта.
– Это угроза не столько для нас, сколько для рынка. Сейчас цена на свинину – 110–120 руб. с НДС, и я считаю, что она высокая. Конец года, импортеры не знают, что им делать, завозить или нет, какой будет курс, заработают ли они… Цена довольно сильно упадет в первой половине следующего года.
– Довольно сильно – как?
– При 50 руб. за доллар цена импортной свинины может составить 90 руб. Для российской свинины примерно на этом же уровне.
– Какое "дно" рубля для вас критично?
– Для нас не критично ничего. Мы только выигрываем от девальвации.
– Даже если доллар будет стоить 100 руб.?
– Отлично. Мы будем еще больше зарабатывать. У нас три главных фактора влияют на прибыльность: девальвация, цена на свинину и содержание сахара в свекле.
– Падение покупательной способности тоже никак не влияет?
– Мы, наоборот, выбиваем конкурентов с рынка: клиенты начинают есть больше нашей продукции. Правда, пока это не касается свинины, но по ней мы ожидаем падения всего рынка на 5–10% в этом году. Импорт достаточно большой, чтобы мы на себе этого не почувствовали, и именно он будет уходить.
– За счет чего у вас дешевая продукция?
– У нас современное крупное производство, а в России самое дешевое зерно: мировая стоимость минус логистика. Как минимум на эту разницу мы будем зарабатывать. По свинине у нас вторая себестоимость в мире, мы сравнимы сегодня с Северной Америкой. Не только у нас, но и у других игроков.
– То есть у вас нет бизнеса, который пострадал от девальвации?
– Есть один – масложировой комбинат. Он продает продукцию в несколько стран: главный рынок – Россия, второй – Узбекистан. В Узбекистане у нас валютные продажи, в России – нет. Цена на масло растет из-за девальвации, а на готовый продукт не растет. Поэтому прибыльность жировых комбинатов падает.
Майонез мы не можем никуда экспортировать, потому что его столько не едят в других странах, и Европа нам не позволяет экспортировать свою продукцию. Поэтому мы вынуждены продавать его по той цене, по которой его покупает потребитель.
"Европейцы не хотят ни строить СП, ни продавать технологии"
– Отношения с европейскими, американскими партнерами в последнее время изменились?
– У них гораздо меньше желания инвестировать. Мы вели переговоры с рядом компаний по созданию новых технологических производств в России. К сожалению, переговоры закончились ничем. Европейцы не хотят ни строить совместные предприятия, ни даже продавать технологии. Оборудование для бойни, машиностроительную технику продают, нет проблем, но мы вели переговоры о покупке некоторых довольно уникальных технологий.
– В какой сфере?
– Ингредиенты для фармацевтического сырья. Мы планируем по некоторым направлениям через несколько лет войти в число мировых лидеров, для этого ведем работу с мировыми и российскими научными центрами. Я думаю, план развития мы примем на совете директоров в апреле или мае и начнем очень быстро двигаться.
– Я слышала про СП с Московским эндокринным заводом.
– Нет никакого СП.
– Были же переговоры. Что с ними случилось?
– Одно из направлений, которое нас интересует, – биотехнологии и производство фармацевтических ингредиентов из животного сырья. По одной последней теме мы ведем консультации с Московским эндокринным заводом. Пока нет ни документов, ни соглашений.
– Что это за ингредиенты?
– Сегодня из частей животных, в том числе свиней, можно производить очень важные и дорогие продукты, которые Россия сегодня очень много потребляет и почти все импортирует. И вот это все можно произвести здесь. Можно делать продукт для потребителя, а можно полуфабрикат для фармацевтической отрасли. Здесь речь в том числе о производстве уже готового продукта для потребителя.
– Чего именно?
– Я бы не хотел об этом пока говорить. Одно могу сказать: это не олеохимия, на этом рынке уже есть серьезный игрок.
"Без субсидий мы вообще не будем строить"
– Сейчас принято рассуждать о том, что грядут тяжелые времена, экономика близка к стагнации. Как себя чувствует "Русагро"?
– Мы не в депрессии. Наоборот, зарабатываем еще больше денег и очень много инвестируем. На следующий год совет директоров утвердил инвестпрограмму почти на 20 млрд руб. – в два раза больше, чем мы вкладывали последние три года. В планах – два крупных проекта в свинине, увеличение мощностей сахарного завода в Тамбове, строительство комплекса по производству сахара из мелассы.
– То есть вы никак не готовитесь к трудным временам.
– Мы будем использовать ситуацию, чтобы нарастить объемы и выйти на экспортные рынки Китая, Японии, Ирана. Это наше время.
– Что будет с бизнесами "Русагро", если правительство урежет господдержку?
– Оно уже урезало. В ноябре впервые за два года прошла комиссия, еще одна будет в декабре, и наши проекты ее прошли – "Тамбовский бекон-3" и "Приморский бекон", который мы начнем строить в марте. Господдержка не будет сильно расти.
– Но если ее урежут до нуля, это заставит вас как-то изменить инвестпрограмму?
– Все крупные проекты по свинине завязаны на субсидировании процентной ставки. Без этого мы вообще не будем строить.
– Какие проекты тогда выпадают из инвестплана?
– Как минимум "Тамбовский бекон-3" и "Приморский бекон".
– По деньгам на сколько сократится инвестпрограмма?
– В следующем году? Примерно наполовину.
– Вас не пугает рост ставок по банковским кредитам?
– В ближайшие пару лет, пока российские компании не снизят уровень валютной задолженности, ставки будут очень высокими. Но у нас почти нет долговой нагрузки, она сейчас меньше 5 млрд руб. Я имею в виду, что депозиты уравновешивают заимствования. Мы не берем валютные кредиты.
– Из-за роста ставок суммы субсидий будут меньше?
– Просто то же количество денег пойдет на меньшее количество проектов. Правительство решило, на мой взгляд, обоснованно не субсидировать больше проекты в области производства курицы и свинины начиная с 2015 года. Сейчас идут дебаты.
– То есть ваш "Приморский бекон" будет последним?
– Не думаю, что последним, но вряд ли будет много других проектов. Не так много компаний сегодня могут привлечь 40 млрд руб. кредитов. У нас долг почти нулевой, а многие имеют такой долг, что банки вряд ли им дадут еще кредиты.
– Вы собираетесь начать строить "Приморский бекон" в мае 2015 года, у вас уже есть договоренности с кредиторами?
– У нас не только договоренности – у нас есть кредитные договоры.
– С Россельхозбанком?
– У нас разные банки, разные варианты. Но это не Россельхозбанк.
"В колбасу не планируем идти"
– Насколько глубоко вы хотите идти в переработку мяса?
– Во-первых, в марте мы запускаем бойню на 2 млн голов. При строительстве "Тамбовского бекона-3" она будет увеличена до 3,5 млн. Это будет либо вторая, либо первая по размеру бойня в стране. И изначально на 100% мощности заложена переработка свинины в крупный кусок. Там будет стоять цех по производству потребительского продукта – вакуумная упаковка.
Мы планируем выйти на рынок потребительского полуфабриката летом 2015 года и занять на нем достойное место. В колбасу не планируем идти. Мощностей достаточно на рынке, а потребление падает. Маржа небольшая.
– Замороженные котлеты, полуфабрикаты?
– Вот это будем смотреть. Что именно, пока не решили.
– Новый бренд для розницы уже придумали? Я знаю, что вы его разрабатывали.
– Рассматриваем разные варианты, устраиваем дистрибуцию, ведем переговоры с сетями, в том числе работаем над торговой маркой. Весной мы решим, каким образом пойдем – под своим брендом или нет.
– Как вы договариваетесь с сетями? С ними стало проще?
– Проще стало по продуктам, которые мы не производим, к сожалению: сыры, овощи, грибы. А по продуктам, где было много российских производителей, проще не стало. Это store wars – война между сетями и производителями, она идет по всему миру.
– На какой проект вы делаете ставку?
– Думаю, самым сложным будет "Приморский бекон". Это новая область, далеко от Москвы. Там нет крупных производств, проблема с персоналом. Но он очень перспективный, потому что открывает доступ на крупнейшие в мире рынки продовольствия – это Япония, Китай, Корея.
Еще у нас есть большой проект по аквакультуре – сейчас делаем бизнес-план. Думаю, определимся с перспективой в первом полугодии 2015 года.
Самый сложный вопрос – выход на внешние рынки. Возможно, нам потребуется взять китайского или японского партнера.
– Китайцы – сложные партнеры?
– Мы еще несколько месяцев назад почти не поставляли масло в Китай, а сейчас вышли на уровень 3–4 тыс. т в месяц.
"Я могу привлечь 25 млрд"
– Есть ли какие-то новые проекты? В тех областях, где "Русагро" еще не присутствует?
– В следующем году будем рассматривать большой проект по производству овощей в закрытом грунте. Но пока мы еще его не готовы презентовать, даже на совете директоров его не обсуждали.
– Это может быть поглощение?
– В этом бизнесе легче построить в изначально технологически правильном месте крупное производство. Это огромный рынок, места всем хватит.
– Вы говорили, что в сложившейся ситуации рассматриваете возможность поглощений?
– В последние два года мы, к сожалению, крупных покупок не делали, потому что не могли договориться с собственниками. Нас интересует все, вопрос в цене. У нас пять направлений: сахар, мясо свинины, экстракция вместе с жиром, сельское хозяйство и, возможно, добавится аквакультура.
– У "Русагро" есть деньги на сделки?
– Мне политика разрешает занимать до 2хEBITDA. Она за девять месяцев составила 11,25 млрд руб., то есть я могу привлечь порядка 25 млрд. Этого мне хватит на финансирование всех инвестиционных проектов, даже если не будет прибыли.
– То есть вы – акула на рынке.
– Есть еще другие акулы, мы не единственные.
