В России вновь растет производство водки: в апреле и мае объемы ее выпуска увеличивались сразу на треть. Председатель правления "Синергии" Александр Мечетин объясняет это не только легализацией рынка, но и сокращением спроса на подорожавший из-за девальвации рубля импортный алкоголь. О том, чего еще не хватает отрасли, чтобы отвоевать утраченные позиции, он рассказал в интервью "Коммерсанту".
— Можно ли говорить о восстановлении рынка водки?
— Да. В последние четыре года рынок легальной водки стабильно уменьшался. Сначала он составлял 100 млн дал, потом 80, потом 70, и, наконец, в прошлом году достиг исторического за последние десятки лет минимума — 60 с небольшим миллионов декалитров. При этом потребление хоть и показывало определенное снижение, но, безусловно, не до таких объемов. То есть фактически часть объемов легальных производителей была замещена нелегальным потреблением — контрафактной продукцией, самогоноварением либо еще чем-то. Что касается этого года, действительно первый квартал показал некоторую стабилизацию. А с апреля мы уже увидели значительный рост по статистике как производства, так и продаж. В апреле легальные производители увеличили отгрузки более чем на 20% по сравнению с прошлым годом, тем самым обеспечив примерно 5–6% роста за период январь—апрель. Это говорит, конечно, об оживлении, о стабилизации рынка.
— Что этому способствовало?
— С одной стороны, мы видим, что акциз в последние два года стабилизировался на уровне 500 руб. за литр. Это означает, что цена на водку становится все более и более приемлема для конечного потребителя. Второй момент — это то, что и в нашей индустрии есть процесс импортозамещения. Он связан с тем, что девальвация рубля сказалась на уровне цен, по которым предлагают всю продукцию импортеры. По статистике прошлого года мы видим, что импорт фактически сократился на 30%, все основные категории — виски, коньяк, импортная водка — снизились на 25–50%, прежде всего из-за резкого роста цен. Конечно, потребитель не готов к этому, и он мигрирует в более традиционные категории, которыми являются водка и ликеро-водочные изделия российского производства. То же самое можно сказать и про импортное вино: резкое снижение объемов продаж по импорту, около 30%. Кроме этого, в последнее время можно отметить значительные усилия государства по стабилизации ситуации на рынке водки и ликероводочных изделий (ЛВИ). Прежде всего, Минфин ведет последовательную борьбу за рост собираемости налогов. И мы видим, что это вылилось в борьбу с разными серыми схемами. Как результат, за январь—апрель идет значительный рост по платежам в бюджет от производителей водки и ЛВИ. Нелегальный рынок составляет примерно 40% потребления, соответственно, возможности наращивания доходов для бюджета государства в этой области есть, и они значительны. Мы выросли в январе—апреле более чем на 20%, наверное, в силу того, что мы работаем во всех сегментах — от среднеценового до премиального. И если потребители с виски переключаются на Beluga, то, наверное, в среднеценовом сегменте они с какой-то менее качественной продукции переходят на нашу "Беленькую".
— Подчинение Росалкогольрегулирования (РАР) Минфину в начале года тоже сыграло положительную роль в борьбе с нелегальным рынком?
— Да, это сыграло однозначно позитивную роль. Здесь нужно учитывать, что именно Минфин теперь является ответственным за сбор налогов. А все, что связано с акцизной политикой, играет ключевую роль на алкогольном рынке. И если РАР, Минфин и ФНС не работают синхронно, то это создает лазейки для недобросовестных производителей. Когда эти ведомства работают совместно и в дополнение привлекают правоохранительные органы, мы, безусловно, видим результат.
— Ваши коллеги из Roust в своих отчетах писали, что фактором, влияющим на сокращение легального рынка в 2015 году, была агрессивная политика компании "Статус-групп", которая продавала нелегально произведенную водку в нижнем ценовом сегменте. В текущем году эта компания и производящие для нее водку заводы подверглись проверкам, после чего доля ее продукции начала снижаться. Вы от этого почувствовали эффект?
— Я бы не стал обсуждать конкретных игроков. В целом мы видим, что на рынке происходят серьезные изменения, которые приведут к позитивным результатам для государства в виде роста акцизов, для общества — в виде контролируемого качества продукции, ну и для производителей, которые получат более справедливые бизнес-условия.
— Как по итогам года может измениться объем производства водки в России, по вашей оценке?
— У меня есть уверенность, что рынок будет в плюсе. Причем, по моему ощущению, плюс будет серьезным, если совместными усилиями госорганы продолжат жесткий мониторинг ситуации на рынке. Я ожидаю, что он вырастет от 10% до 15% как минимум.
— Год назад, когда рынок сокращался, вы остановили нижегородский завод РООМ, а к лету этого года собирались решить, что с ним будете делать дальше. Решили?
— Да, на сегодняшний день завод законсервирован, а мы приняли решение работать в рамках шести других заводов, которые у нас есть,— это Архангельск, Москва, Пермь, Кемерово, Хабаровск, Приморский край. Этих площадок нам достаточно, у них есть определенный резерв по мощностям, который можно будет использовать для будущего роста объемов.
— У "Синергии" достаточно большой портфель импортного алкоголя. Как вы уже сказали, девальвация рубля привела к снижению спроса на него. Вели ли вы какие-то переговоры с поставщиками о сдерживании или снижении закупочных цен? Шли ли они вам навстречу?
— Да, как минимум в течение прошлого года успех ассортимента импортной продукции напрямую зависел от скорости повышения цен и от способности компаний принять часть этого девальвационного шока на себя. Мы видим, что ряд производителей, прежде всего те, кто рассматривает Россию как стратегический рынок и не стремится к краткосрочному извлечению прибыли в течение года, готовы идти на разумные компромиссы с дистрибутором и потребителем. Ну вот хороший пример: компания William Grant & Sons. Повышение цен на ее продукцию не соответствовало размеру девальвации. Это была наша стратегия, и мы видим, что хотя в прошлом году их объемы в России несколько снизились, но доля рынка значительно выросла.
— То есть они жертвовали маржой?
— Да, они жертвовали маржой, где-то мы жертвовали маржой, но это была совместная политика, что мы не должны перекладывать общую девальвацию на конечного потребителя. Не более чем 50% девальвации было заложено в цену, а вторые 50% были фактически взяты дистрибутором и производителем на себя с целью удержания доли рынка.
— Такая же практика сдерживания цен была и у других импортеров. Я слышал, что такие гиганты, как Diageo, Bacardi и Pernod Ricard, работающие с большими объемами, сильно демпинговали, стремясь сохранить долю рынка.
— Да, другие крупные компании также делали это. Из-за этого в наибольшей степени пострадали небольшие игроки, работающие с private labels в эконом- и среднеценовой категории без очень сильных брендов. Если говорить на примере виски, то он показал бурный рост в последние годы — вырос с 1 млн до 5 млн кейсов (1 кейс — 9 л.— "Ъ"). Появилось много небольших независимых импортеров. Они и приняли основной удар, потому что были не в состоянии эту девальвацию пережить, и повышали цены пропорционально изменению курса. Крупные игроки, как вы правильно отметили, и Bacardi, и Pernod избрали другую стратегию. Но даже с ней они снизили свою долю. Нам же удалось ее нарастить.
— Как поменялось соотношение в структуре вашей выручки в 2015 году собственных и агентских брендов?
— В прошлом году каких-то серьезных изменений не проходило. Доля агентских брендов в выручке алкогольного сегмента составила 18,2%, остальная часть приходится на собственные марки. Потому что у нас, с одной стороны, все-таки серьезная инфляция и мы увидели определенное снижение объемов производства по водке, что было типично для всех производителей, с другой стороны мы очень сильно выросли по производству коньяка, по производству ликеро-водочных изделий, где мы также являемся крупнейшим игроком.
— Вы упомянули, что из-за девальвации рубля начало также импортозамещаться российское вино. В этой связи вы не решились начать работать с этой категорией?
— Мы держим руку на пульсе. Один из наших недавних проектов — это выпуск совместно с издательским домом Conde Nast марки российского шампанского Vogue. Мы достаточно пристально наблюдаем за рынком игристых вин и в ближайшее время будем заниматься развитием этой марки, потому что видим в ней хороший маркетинговый потенциал. Сейчас мы только на старте. Буквально несколько месяцев прошло с момента первых продаж, но отзывы с рынка, обратная реакция очень хорошие, и даже продукции нам на сегодняшний день не хватает. Но все-таки мы больше являемся специалистами на рынке крепкого алкоголя. Рынок тихого вина обладает своей спецификой, поэтому здесь из огня да в полымя не хотелось бы бросаться. В этом или следующем году мы производством российского вина точно не займемся.
— А дистрибуцией?
— Да, дистрибуцией — может быть. Все зависит от того, насколько компании готовы работать именно в области бренда, а не в области конкуренции ценой. Потому что конкуренция ценой — это, в общем-то, бесперспективное занятие и для нас, как для потенциального дистрибутора, и в долгосрочном периоде для владельца бренда.
— Вернемся к бренду Vogue. Как я слышал, вы выпускали одну партию под Новый год. Сейчас эта марка производится?
— То, что мы выпустили перед Новым годом, это скорее недооценка рынка и торговой марки. Того объема, который мы произвели и который был законтрактован с заводом-производителем, к сожалению, не хватило. Его и сейчас не хватает при том, что запущено постоянное производство. Я думаю, что мы выйдем на более динамичные поставки.
— Кто разливает для вас эту марку?
— Производство находится в Краснодарском крае. Мы с двумя компаниями на сегодняшний день работаем. Первый розлив осуществила компания "Русский Азов". Сейчас выпуск бренда происходит на площадке компании "Кубань-вино".
— С Conde Nast у вас паритет по владению маркой?
— Да, у нас паритет владения торговой маркой в категории вина. Есть определенное соглашение относительно рекламной поддержки данного бренда. Как вы знаете, на сегодняшний день закон позволяет рекламировать вина, произведенные в России, поэтому мы думаем, что есть перспективы по развитию этой торговой марки совместными усилиями.
— Выручку от продажи вина Vogue вы тоже делите пополам?
— У нас есть определенное соглашение о конфиденциальности, и цифры я назвать не могу, но это точно не половина выручки. Мы являемся оператором этого проекта, поэтому на нас ложится больше рисков, на Conde Nast, соответственно, меньше, но у них более гарантированный доход.
— Как прошло для компании введение в этом году ЕГАИС для оптового и розничного звена?
— С ЕГАИС мы как производители столкнулись еще в 2006 году, поэтому у нас была отработанная схема работы. Наверное, как оптовым продавцам нам в этом смысле было легче, с одной стороны. Но, с другой стороны, у нас разветвленная система складов и дистрибуционных компаний, которые работают от Архангельска до Сахалина. Мы присутствуем в каждом федеральном округе, во всех крупных городах, где у нас склады. Поэтому нам нужно было запустить оптовый ЕГАИС в прошлом году тотально. Сегодня ежесуточно проходят десятки тысяч наших операций по системе. Наверное, можно считать наш опыт репрезентативным. Я могу сказать, что система работает практически идеально. Нужно отметить, что РАР подошел здесь максимально серьезно и осторожно к бизнесу. Проводилось множество совещаний, мы здесь благодарны РАР за взвешенный подход. Более того, опытный период в течение первого квартала был реализован для розницы, которая могла принимать товар, фиксируя его в системе. Потому не произошло никакого коллапса, и игроки могли спокойно в течение нескольких месяцев подстраиваться, получать консультации. Начиная с 1 июля розница уже не просто фиксирует, а отправляет в ЕГАИС информацию относительно розничных продаж. Будем надеяться, что этот этап тоже пройдет столь же безболезненно.
— То есть ЕГАИС перестала быть кошмаром для отрасли, как она воспринималась первые годы своего существования?
— Я бы хотел отметить, что в общем-то ЕГАИС — беспрецедентная система для России, дающая серьезные возможности для дальнейшего управления алкогольной отраслью. Но первое, что необходимо,— это сделать ЕГАИС открытой системой. Она должна быть доступна не только как база, а также с точки зрения интерфейса, который должен быть удобен для различного рода пользователей, будь то госучреждение, общественная организация, профессиональные игроки, даже граждане. Сама по себе информация в ЕГАИС не обладает каким-то секретным или конфиденциальным характером, а наоборот, позволит вывести саморегулирование на новый уровень. Очевидно, что игроки будут смотреть на рынок, на объемы, которые показывает сосед в ЕГАИС, и каким-то образом реагировать. Также это важно знать правоохранительным органам. Еще одна из идей, которая активно обсуждается и в целом, насколько я понимаю, Минфин ее поддерживает,— это идея, чтобы часть регионального акциза зависела от процента легальных продаж, которые отражаются в ЕГАИС. Тем самым будет мотивироваться региональная власть для большей легализации рынка алкоголя. Как показывает статистика, достаточно большой процент точек уже подключился к ЕГАИС. В некоторых регионах это доходит до 100%.
— Но полностью ЕГАИС вряд ли решит проблему теневого рынка, ведь кроме нелегальных производителей остаются также розничные точки, которые продолжат торговать их продукцией нелегально.
— Эта проблема никуда не делась, и косвенно государство своими непоследовательными мерами само ее создало. Например, ограничениями по метражу торговых точек, по их близости к социальными учреждениям, школам, медицинским салонам или еще чему-то. Из-за этого торговые точки теряют лицензии и вынуждены уходить в нелегальное поле, продолжая торговать алкоголем. То есть государству сейчас, с одной стороны, важно повышать ответственность за работу в этом нелегальном поле и вводить административные, возможно, даже уголовные санкции. А с другой стороны, нужно сделать все, чтобы этот нелегальный пласт мигрировал в легальный. Подключался к ЕГАИС, получал лицензии. Для этого необходимо убрать уже архаичную идею относительно размера торговой площади. Мне, например, непонятно, почему точка с 30 кв. м не может торговать алкоголем, а точка с 60 кв. м может? То же самое с торговлей в интернете. Если водитель какой-то выпил и задавил пешехода, это, конечно, прискорбно, но это не означает, что нужно запрещать автомобили. Нельзя идти против прогресса. Безусловно, интернет-торговля — это новый шаг развития розничной торговли, возможность снизить стоимость доставки и для других видов продуктов. При росте общей стоимости одного заказа упадет процент логистики. Хорошее было предложение, чтобы разрешить торговлю в интернете профессиональным игрокам, обладающим оптовыми лицензиями. С одной стороны, нужно ужесточать эту работу для нелегальных игроков, а с другой — либерализовать для легальных. Как мы видим, запреты работают для легальных компаний, но не работают для нелегальных.
— От представителей пивоваренной отрасли я слышал, что после начала внедрения ЕГАИС в оптовое и розничное звено, некоторые маленькие магазины стали уходить с рынка, освобождая место крупной рознице. Вы это заметили?
— Мы в целом видим, что крупная розница растет семимильными шагами в последние годы. И как раз вышеназванное предложение относительно размера торговой площади и близости магазина к социальным объектам могло бы подтолкнуть развитие малого и среднего предпринимательства. Потому что такие "магазины у дома", если у них нет возможности торговать алкоголем, становятся нерентабельными. А именно их в состоянии открывать семьи и небольшие предприниматели, то есть это целый класс бизнеса. Поэтому для нас как для производителя, конечно, важно, чтобы альтернативные каналы продаж существовали всегда. Чтобы не было, как в Британии, когда четыре сети контролируют 80% рынка потребительских товаров.
— Довольны ли вы итоговым вариантом принятых поправок в закон "О торговле"?
— Как мне представляется, в дискуссии про закон "О торговле" нет выигравших и проигравших. То движение, которое задается, это движение к тому, чтобы переходить от бэк-маржи к фронт-марже. Наверное, нельзя сказать, что результатом станет автоматический проигрыш розницы. На мой взгляд, ситуация станет более прозрачной, более конкурентоспособной, и за счет конкуренции ценой выиграют прежде всего потребители. В чем сегодня основная проблема розничного звена? Это, с одной стороны, существование фронт-маржи, которая может составлять 20–30%. Однако есть еще скрытая маржа, которая зачастую доходит до 30–40%. Переход только на фронт-маржу создаст более конкурентные условия. Можно сказать, лидеры розничного рынка в любом случае выиграют: они будут расти быстрее, но только станут более агрессивно конкурировать по снижению цены. От этого выиграют конечные потребители. И, безусловно, выиграют производители, потому что мы будем в состоянии планировать свои финансовые результаты по работе с сетями на основе более объективной информации. Сегодня иногда это очень тяжело сделать.
— В прошлом году ваши переговоры по новому контракту с одной крупной сетью были настолько сложными, что перешли в открытый конфликт, приведший к временному исчезновению продукции "Синергии" с полок этой сети. Как в этом году шел переговорный процесс с ритейлерами?
— Мы работаем со всеми операторами рынка, и на самом деле за последний год у нас происходят серьезные изменения в парадигме переговоров. Позиция сетей становится более взвешенной. Нет взаимных угроз, когда поставщик начинает шантажировать тем, что не будет поставлять продукцию, а сеть тем, что будет останавливать отгрузки. Мы видим крайне позитивный фон взаимоотношений со всеми крупными сетями. Я бы хотел здесь отметить и "Магнит", и Х5 Retail Group, и "Дикси". Мы садимся и разговариваем, как мы вместе можем больше заработать, а не как мы можем друг друга отжать. Тут сыграло роль то, что прошла дискуссия в поле Госдумы и в поле общественного контроля, средства массовой информации начали обсуждать и освещать эту тему. Это также добавило много позитива в деловую культуру.
— Как сейчас развивается собственный розничный проект "Синергии" — алкомаркеты "Винлаб"?
— Мы его развиваем, может быть, не так быстро, как хотелось бы. И не так агрессивно. Делаем это взвешенно в основном в тех регионах, где мы обладаем серьезной дистрибуционной платформой и серьезной логистикой, там, где у нас есть собственные склады. Сейчас компания открыла около 150 магазинов, преимущественно в приоритетном регионе на сегодняшнем этапе развития — Дальнем Востоке. В силу ряда причин мы исторически сильны именно там: в этом регионе расположены два завода, логистические площадки в каждом крупном городе. Кроме того, конкурентная среда там более привлекательна по сравнению с Центральным регионом, где все крупные игроки уже схватились в такой смертельной схватке. И по результатам одного-двух лет мы поймем, насколько агрессивно сможем двигаться дальше. Мы не ставим себе планы стать конкурентами "Красное & Белое", но, с другой стороны, помимо того, что это достаточно эффективный бизнес сейчас, он еще позволяет нам промоутировать собственную продукцию в силу того, что в России сегодня рекламный рынок для нас закрыт. Как и американцы, которые осуществляют в сетях тестинги, мы используем нашу сеть, чтобы стать ближе к конечному потребителю.
— Довольны ли вы баром Beluga, который открылся в ГУМе? Будете ли продолжать открывать другие точки?
— Это не бизнес для нас, конечно. Это скорее инструмент продвижения нашего флагманского бренда. Мы как производители, работающие на рынке, где реклама резко ограничена, вынуждены искать способы промоутировать свои бренды. Это один из них. Мы благодарны ГУМу, господину Куснировичу (основной владелец группы компаний Bosco di Ciliegi, его структуры управляют ГУМом), с которым состоялся совместный проект, но для нас прежде всего важно продвижение бренда Beluga. Это глобальный бренд, он присутствует более чем в 60 странах, в некоторых из них уже занимает хорошую долю рынка, например, в Германии, во Франции у нас идет неплохое движение, в Восточной Европе, в Азии, например во Вьетнаме. Потом есть Ближний Восток, США, канал Duty Free. В этом году думаем, что у Beluga экспорт вырастет более чем на 30% по отгрузкам. В России также позитивная динамика — более 20% органического роста. Бренд действительно становится визитной карточкой не просто индустрии, а, я бы сказал, визитной карточкой России.
— В перечисленных странах вы будете подобным образом промоутировать бренд?
— Да, в разных странах мы достаточно активно брендируем точки on-trade и пятизвездочные гостиницы, лучшие бары, рестораны. Там нет баров с вывеской Beluga, но есть серьезные партнерские проекты, когда точки представляют бренд, если не на эксклюзивной основе, то на доминирующей.
— Я слышал, что из-за ослабления рубля и гривны российские и украинские компании в борьбе за потребителя на экспортных рынках, получив дополнительную маржу, начали демпинговать. Это так?
— Если говорить о компании "Синергия", то те дополнительные доходы, которые образуются при девальвации, мы пускаем не в снижение цены, а в формирование дополнительного маркетингового бюджета. Девальвация дает возможность больше инвестировать в рекламу. Мы в этом году запускаем рекламную компанию в США, во Франции, в Германии, в Британии и в Израиле. Наверное, снижение цены в сегменте эконом будет давать эффект и можно продавать больше продуктов в краткосрочной перспективе. Но если говорить о серьезной долгосрочной стратегии, то необходимо создание ценности торговых марок, ценности бренда. Только это работает. А западный рынок очень конкурентный. Он консолидирован владельцами марок Smirnoff, Absolut, у которых многомиллионные бюджеты. И только снижением цены украинские или российские производители мало чего добьются.
— В целом по экспорту водки прошлый год был неудачным для российских компаний, как показывает таможенная статистика. Как я понимаю, главными причинами были проблемы с поставками на Украину и в Казахстан?
— Да, рынок СНГ чувствовал себя достаточно неуверенно в 2015 году — в экспорте мы увидели снижение. Вы правильно отметили, с одной стороны, проблему с Украиной. На сегодняшний день мы не поставляем туда продукцию и даже бренд Beluga не имеем возможности экспортировать, потому что в Украину фактически запрещен экспорт российских товаров категории "водка". Производить Beluga ради попадания в эту страну где-то еще, не в России, мы не будем. Более того, мы ограничиваем место производства только Сибирью, нашим Мариинским заводом. Пришлось отказаться от этого рынка. Казахстан пережил также серьезную девальвацию национальной валюты, произошло серьезное изменение законодательства, связанное с необходимостью депонировать большие средства, чем размер акциза, приходящийся на бутылку. Налицо такая заградительная мера, я бы сказал. В Армении тоже произошло ослабление экономики и потребительского спроса. В итоге по прошлому году по СНГ мы констатировали падение продаж нашей продукции, около 20%. Сейчас мы видим небольшое оживление, надеемся, что нам удастся нормализовать к концу года объем продаж на этих рынках, выйти на уровень 2013–2014 годов.
— Вы сказали, что не будете в другом месте производить Beluga, чтобы попасть на Украину. Но если брать менее дорогие бренды, то нет ли таких планов в отношении их? Roust, например, теперь поставляет на Украину свою "Зеленую марку" польского производства.
— По более экономичным брендам мы рассматриваем такую возможность. В конце прошлого года мы, например, запустили производство в Белоруссии марки "Мягков" для местного рынка. Основная идея в том, что на рынке Белоруссии есть протекционистские меры для собственной продукции. Они ограничивают определенным образом объем импорта, ограничивают акцизную марку для категории крепкого алкоголя своим импортерам и дистрибуторам. Соответственно, производство в Белоруссии способно дать позитивный взрывной рост. Кроме того, рассматривается возможность запуска других брендов в Белоруссии. И мы думаем, что могли бы использовать там производство и для экспорта, например, в другие страны. Может, даже и на Украину.
— А вообще Украина много занимала в объеме экспорта?
— Мы в последние пять лет приняли решение не бороться за долю украинского рынка в среднеценовом и экономичном сегменте в силу того, что работа в них не давала прибыли. Был очень серьезный демпинг при наличии значительной доли продукции без акцизов. Поэтому мы были сконцентрированы только на продаже Beluga. В совокупности Украина, наверное, занимала 2% всех продаж этого бренда. Такая цифра не являлась для нас значимой, хотя украинский рынок неплохо рос в последнее время. И обидно терять несколько лет усилий из-за политики. Но что делать.
— Несколько месяцев назад "Синергия" начала производить для Bacardi ее марку виски William Lawson’s. Будете ли вы расширять партнерство по другим продуктам?
— Мне кажется, это хороший пример импортозамещения. Хотя 100% спиртов импортируется наливом из Шотландии, у себя мы продукт разливаем в российскую бутылку, на которой российский колпак, бумага с российского предприятия. Хотел бы сказать спасибо за поддержку этого проекта руководству Московской области, ее губернатору Андрею Воробьеву. Мы думаем, что будем выходить на значительные объемы, потому что бренд William Lawson’s — лидер рынка с объемом продаж близким к 1 млн кейсов в год. Наверное, сейчас с учетом падения рынка таких объемов мы не увидим, однако в каком-то среднесрочном периоде, возврат на такие цифры возможен. По такой категории, как ром, мы также ведем переговоры с компанией Bacardi. Здесь решение на их стороне. Думаю, что предметные переговоры будут по итогам первого года работы по бренду William Lawson’s.
— С другими международными компаниями вы ведете подобные переговоры?
— Да, мы обсуждали с разными глобальными компаниями такие возможности, но пока рано говорить о чем-то конкретном.
— В связи с нынешней экономической ситуацией можно ли уже говорить о появлении новой тенденции, когда производители импортного алкоголя будут стремиться локализовать его выпуск в России с целью сделать свой продукт доступнее для потребителя?
— Я думаю, что да, но это будет актуально только для крупных категорий алкоголя. В категориях типа текилы или абсента, где объемы не очень большие, измеряются десятками или сотнями тысяч кейсов, локализация не даст эффекта. В крупных категориях эффект будет серьезный, там есть возможность побороться за долю рынка за счет снижения цены. Именно поэтому я думаю, что крупнейшая категория импорта — виски — первой пошла по пути локализации.
— Есть ГОСТ, который позволяет выпускать российский виски из отечественного сырья. Планируете ли вы заняться его производством?
— Мы рассматриваем на самом деле эту возможность, но пока это некая новая категория, которая еще не определена с точки зрения потребительского спроса. Что такое российский виски? Это российский виски blended? Российский виски single malt? Этих понятий нет, а они достаточно важны. Для себя мы считаем данное направление интересным, не исключаем, что в ближайшие пять-семь лет мы будем в числе лидеров в этой категории. Долгосрочность этого проекта связана с тем, что он требует значительных инвестиций в оборотный капитал, наличия спиртов трехлетней выдержки, что необходимо по ГОСТу. Потом, российские спиртовые заводы в первую очередь занимаются производством ректификата, а это несколько другая технология. Односолодовый виски — все-таки классическая дистилляция, когда выгонка по спиртам идет на уровне 65 градусов, а затем выдерживается от трех лет и выше.
— Если говорить про привлечение инвестиций, то стало ли сложнее вам в кризис привлекать кредитные средства?
— Как ни странно, мы одна из немногих компаний, которым рейтинговое агентство Fitch сохранило в прошлом году уровень кредитоспособности. Валютных кредитов у нас сегодня нет, и не было на этапе входа в кризис. Это нам, безусловно, помогло и дало определенное преимущество. Тот рост, который мы видим, практически 20% по итогам первого квартала, он, безусловно, порождает необходимость роста оборотного капитала. Однако возможности по доступу к ресурсам у компании существуют: в целом ряде банков есть открытые кредитные линии, поэтому компания находится в очень хорошей финансовой форме. В целом, мы видим, что, конечно, за последние два года стоимость капитала выросла: в прошлом году, когда шла девальвация рубля, ставки достигали 18–20%. Сейчас они снизились уже до уровня 12%, но это по-прежнему не мотивирует развитие производства. Даже на бытовом уровне если рассуждать: ну как можно развивать производство, когда у ЦБ ставка 10,5%, а кредиты компания получает под 15%? При трехлетнем цикле, когда покупается оборудование, устанавливается и запускается, только проценты будут достигать 50% выплат. Хотя наша отрасль не очень капиталоемкая, но мы смотрим на возможности по приобретению оборудования, по дальнейшей роботизации, по повышению эффективности работы. Однако окупаемость этих инвестиций становится практически невозможной при текущих ставках.
— На протяжении многих лет вы говорили, что хотите продать ваш аграрный бизнес, компанию "Пента-агро". Но сейчас на волне импортозамещения видно, что аграрный сектор в целом находится на подъеме, в него приходят новые инвесторы. Ваши планы в связи с этим не поменялись?
— У нас позиция здесь простая. Мы хотим быть ответственными и эффективными собственниками этого бизнеса. С одной стороны, мы его развиваем, инвестируем средства, с другой — понимаем, что стратегически на двух стульях сидеть нельзя и необходимо выбирать один сегмент бизнеса, где нужно приложить силы, чтобы с учетом жесточайшей конкуренции быть успешным. Два года назад мы продали практически полностью свои земельные активы группе "Букет", и, в общем, довольны тем, что они перешли в ответственные руки. Как только появится стратегический интересант, то, конечно, мы готовы разговаривать.
