О работе в магазине в 80-е годы мечтали многие: у продавцов был достаток и возможность добыть деликатесы. Сейчас работать в супермаркете люди соглашаются, когда на рынке труда нет других вакансий. Власти предлагают всем уволенным в кризис, в том числе белым воротничкам, встать за прилавки. Но готовы ли директора магазинов руководить бывшими офисными работниками и смогут ли те перевоплотиться из претензионных потребителей в улыбчивых продавцов? Мы решили поэкспериментировать: наш корреспондент на время устроился оператором зала в продуктовый магазин
Ну вот, иду наниматься в магазин. Идти недалеко — всего две остановки от дома. Магазин принадлежит одной крупной торговой сети. Не буду говорить какой: принципы организации труда везде одинаковы.
На двери крупными буквами кирпичного цвета написано: «Требуются кассиры, операторы зала, сотрудники службы безопасности». Ниже администрация уверяет, что гарантирует ежегодный отпуск, своевременную выплату зарплаты, медицинское страхование и другие блага, предписанные Трудовым кодексом. Подхожу к немолодому охраннику, который наблюдает за посетителями с таким выражением, будто жует лимон. Как позже выяснилось, зовут его Дима. Зубы у Димы все до одного желтые, точнее, золотые. А на пальце золотая печатка прикрывает синюю, наколотую. Охранник ведет меня в кабинет директора через кладовки, где на полу свалены сетчатые мешки с луком.
В кабинете душно и тесно. На подоконнике, прикрытые грязными жалюзи, грудой лежат бумаги, красная форма, козырьки, булочки и замусоленные пакетики с орешками. Напротив окна прямоугольный стол во всю стену, на нем два компьютера. С одного продавцы постоянно считывают и распечатывают ценники, за другим сидит в красной жилетке хмурая управляющая магазином Елена Геннадьевна. Женщина оценивающе смотрит, словно сканирует, и, сузив глаза, причмокивает.
— Вот, на дверях объявление прочитала, работать хочу, — завожу я, пытаясь произвести хорошее впечатление.
— Да… Ну и что ты делать умеешь? В торговле когда-нибудь работала? — спрашивает меня Елена Геннадьевна.
— Работала, — практически честно отвечаю я.
Я действительно однажды открыла магазинчик, где сама была и директором, и зачастую продавцом.
— Мне нужен человек молочку расставлять. Справишься? Я тут уволила вчера одну. Совсем плохо исполняла свои обязанности, еще и грубила мне, — от эмоций переносица Елены Геннадьевны свернулась в пушистый валик.
Я утвердительно киваю, изображая радость.
— Хорошо, завтра я выдам тебе направление в отдел кадров. Он находится в Медведково. Ты там полдня проведешь, обычно там очереди. Оформишься и сможешь приступить к работе.
— А ничего, что у меня медицинской книжки нет?
— Поработаешь пока без нее, потом сделаешь. И без нее оформят, главное — направление от нас принести.
Прямо за дверью кабинета директора стоит грязный стеклянный холодильник. Там навалены потекшие от жары торты «Панчо», йогурты с выпущенными наружу внутренностями, творожки тревожного желтого цвета. Сверху табличка: «Зона брака».
Вышел сроком
На следующий день к восьми утра прибегаю в магазин, чтобы забрать направление для отдела кадров.
— А приступай-ка ты к работе прямо сейчас!
Тебе ведь нужна стажировка, — неожиданно командует Елена Геннадьевна. — Знаешь, что такое ротация?
В голове у меня всплывают какие-то запомнившиеся со студенческих времен определения, но с молочными продуктами они как-то слабо увязываются. На минуту умолкнув, Елена Геннадьевна косится на стол, где со вчерашнего дня громоздятся потерявшие былую аппетитность торты. Говорят, что за ними специально приезжают со склада и только после этого списывают.
— Так вот, ротация — это когда у продукта срок годности истекает. Ты должна этот товар быстро продать. Поняла? Каждое утро приходишь и смотришь на дату изготовления — все продукты, которые должны испортиться, выставляешь вперед, а свежие нужно убирать подальше. Покупатели внутри холодильника рыться не будут и возьмут то, что первое на витрине стоит. Это самое главное для молочницы! — погрозила пальцем управляющая. — Если у тебя на витрине окажется творог или йогурт с просроченной датой, ты сама за них заплатишь. Вернее, их стоимость вычтут из твоей зарплаты.
Она снимает с вешалки зеленую бесформенную жилетку-фуфайку и генеральским жестом накидывает ее мне на плечи. Униформа, как и торты в «зоне брака», уже не первой свежести. Замусоленный воротник неприятно касается шеи. Довершая акт приобщения к закулисью торговли, Елена Геннадьевна изымает у меня мобильный телефон.
— В зал телефон проносить нельзя, — с металлом в голосе говорит она. — Это запрещено. Если увижу у тебя трубку, на первый раз оштрафую на пятьсот рублей, потом сразу на тысячу. Поняла?
Я покорно отдаю свой сотовый — единственное средство, которое, как в «Матрице», связывает меня с другим, свободным миром. Все, теперь я точно оператор зала.
И вот он, этот зал. Ко мне подходит круглолицая девушка с раскосыми глазами — по-видимому, из Таджикистана. В руках у нее швабра.
— Работать у нас будете? — на ломанном русском спрашивает она и улыбается. — Меня Надя зовут.
— А по-настоящему?
— Наджара, — продолжает улыбаться девушка.
В зале кипит жизнь. Два земляка Наджары катят тележки, до верху нагруженные товаром. Один на вид молодой, плечистый и высокий, другой маленький, сморщенный, лет пятидесяти. Сморщенного зовут Юрой, молодого — Аликом. Сложные таджикские
имена работников в магазине переводят на русские. Родное имя оставили лишь продавщице колбасного отдела Манзуре — видимо, за то, что она работает дольше всех остальных коллег, целых восемь месяцев. По магазинным меркам и кадровой динамике это все равно что 20 лет отсидеть. Официально Манзура работает на две ставки: каждый день с восьми утра до одиннадцати вечера взвешивает сосиски, расставляет по полкам куриные грудки и протирает мокрой тряпкой колбасу. Это необходимо, потому что непротертые палки колбасы слипаются друг с другом. На общественных началах она еще трудится в отделах, где нет продавцов. Текучка везде огромная, но чаще всего сменяется персонал в молочном отделе, где мне и предстоит работать.
Позже я понимаю почему.
Пока же я единственная представительница коренной нации среди операторов зала. Другие русские женщины, Светлана и Елена, занимают привилегированное место за кассой: лицам без гражданства работать с деньгами не позволяется.
Утомленные работой
Молочный отдел — это открытый холодильник, в котором ровными рядами стоят кефиры, йогурты, творожки и разнообразные сырки. Мое рабочее место по сравнению, к примеру, с овощным отделом кажется не таким уж и большим — холодный освещенный квадрат три на три метра с продольными полочками. На первый взгляд переставить местами баночки и коробочки — дело нескольких минут. Однако на практике все оказывается не так просто.
Только я приступаю к работе, как грузчик выкатывает мне три тележки, до верху набитые кефирами, ряженками в пакетах, молоком и баночками с йогуртом.
— Нужно заполнить всю витрину, — деловито говорит Манзура и острым ножом вскрывает первую попавшуюся коробку с молоком.
Я начинаю убористо расставлять все это счастье по полкам. Мне хочется побыстрее закончить и уйти в отдел кадров. Но процесс затягивается. Часа через три, когда я наконец-то приканчиваю первую тележку с мелкими баночками, ко мне подходит Манзура. Она хмурит свою восточную бровь и начинает протяжно:
— Ты все неправильно здесь понаставила. Ты что, не знаешь, что у каждого йогурта, кефира и молока свое место? Фирмы платят за площадь в холодильнике. Ты думаешь, здесь просто так стоял «Данон», а там «Чудо— йогурт»? Зачем ты их переставила? Теперь сделай все, как было.
Упс. Такого подвоха я точно не ожидала. Я в смятении: чтобы все это разобрать, мне понадобится дня три.
— Если мерчандайзер придет и увидит, что «Домик в деревне» стоит на одной полке с «Даноном», тебя оштрафуют и магазин тоже. Будешь потом долго выплачивать, — продолжает меня пугать Манзура. — А вот это масло, за него никто не платит, поэтому его можно засунуть на какую-нибудь верхнюю полку, до которой покупатели будут долго тянуться.
Я вновь рассовываю баночки и коробки по их оплаченным областям. От холодильника веет холодом так, что начинает сводить лоб. Даже красный козырек не помогает. Мало того что холодно, так еще голова все время находится глубоко в холодильнике, а то, что ниже спины — ровно напротив глаз покупателей. Верхние полки можно заполнять только в такой позе. Если вам когда-нибудь придется работать оператором молочного отдела, никогда не надевайте юбку!
Чем сильнее я мерзну, тем больше меня злит, что за стажерскую работу платить никто не собирается. А Алик все подкатывает свои тележки. Узкий проход к молочке уже весь заставлен коробками с товаром. Покупатели, ругаясь, пытаются сдвинуть их, чтобы пробраться к сметане и сливкам.
— Что это такое, не пройти, не проехать! — возмущается в пространство пожилая дама. — Магазин непонятно на что похож. Стоит, ничего не делает.
Она поднимает глаза на ту часть меня, что торчит из холодильника.
— Вы мешаете мне выбирать товар. Где тут у вас соль? Ничего не можете сказать!
Я вылезаю из холодильника.
— Вот здесь кефир и сметана, — почти вежливо отвечаю я.
— Кто вас только таких сюда берет? — не унимается дама. — Вот этот сыр с плесенью у вас часто продается. Он давно лежит?
— Продается, но не покупается, — я уже и шучу, как продавщица.
— Нигде не учились, ничего не умеете. Только хамить и обманывать, — оставляет она за собой последнее слово.
Я ее ненавижу. Но при этом улыбаюсь. Нет, я еще не забыла, что значит быть покупателем, вот только улыбка получается какая-то фальшивая.
А ведь еще вчера я и сама требовала от продавцов уважения, услужливости и доброжелательности и не понимала, отчего они не исполняют это важное для любого посетителя правило. Теперь, кажется, начинаю понимать.
Я набираю в легкие ледяной воздух холодильника с запахом молочки, чтобы выдать очередное язвительное послание, как в наш диалог вмешивается кассирша Светлана.
— Вы что, пришли, чтобы поорать здесь? Чешите домой и там возмущайтесь, — командным тоном выдает она покупательнице. — А ты, — это уже мне, — посылай их всех сразу далеко и надолго, а то весь день в разборках пройдет.
Света вообще девушка бойкая. Конфликтовать ей явно нравится, она так веселится весь рабочий день. У нее за кассой периодически кипят страсти, посмотреть на которые сбегаются продавцы со всего магазина.
Вот и сейчас кассирский метод оказался на удивление действенным: дама притихла и недовольно зашагала от молочного отдела.
Кажется, Света владеет всеми приемами вербального карате с покупателями и является несомненной чемпионкой. На меня особое впечатление производит ее схватка с огромным краснолицым мужиком. Среди утренних покупателей таких большинство. С алыми физиономиями они бегут к полкам со спиртным, лишь только магазин открывается. Вот и этот сначала по ошибке подходит к молочному отделу, но, увидев меня и творожки, кидается в сторону полок с ликеро-водочными изделиями и там неаккуратным движением трясущейся руки роняет на пол бутылку с пивом. На громкое звяканье прибегает Светка.
— Плати, — сразу же заявляет она ему.
— Это не я. Где у вас камеры? Докажи, что я разбил, — пытается уйти в несознанку мужик. — Нету, вот и нечего тут предъявлять, понты кидать.
— Можешь считать, что наш магазин для тебя закрыт. Где ты теперь пиво с утра будешь покупать? — срезает его Света.
Мужчина вытирает рукавом обветренные губы и сдается. Берет еще одну бутылку пива и бредет к кассе. Платит сразу за две — разбитую и целую.
— С похмелья все злые, но у этих алканавтов даже ругаться сил нет. Опытом проверено, — выдает свой секрет Светлана.
Хотя по закону о защите прав потребителей мужчина мог бы и не платить: подобные неустойки должны ложиться на магазин. Об этом знают все продавцы, но в магазине так заведено: нужно заставить заплатить за это клиента. Потому что покупатель — главный враг продавца. А вот когда я сама раздолбала в своем отделе упаковку со сметаной, реакция коллег была совсем другой. К тому моменту я уже окончательно замерзла — пластиковая баночка выскользнула у меня из негнущихся пальцев, крышка тут же открылась, и белая масса растеклась по полу.
— Не поваляешь — не поешь, — заметила из соседнего отдела Манзура и быстро отнесла баночку в «зону брака». — Скажем, что при транспортировке повредили.
— А так разве можно?
— Магазин закладывает для этого суммы — лимит для брака. Цена уже заложена в стоимость продуктов.
Вторую упавшую банку я уже сама отношу в «зону брака».
Процедуру расстановки товара я заканчиваю только к семи часам вечера и в отдел кадров, конечно же, не успеваю. Но направление мне все-таки выдают и на следующий день меня официально принимают на работу. Теперь моя должность называется «оператор зала». По штатному расписанию мне предстоит трудиться двое суток через двое с 8 утра до 11 вечера. За все это обещают платить 14 500 рублей в месяц. Но из этой суммы могут запросто вычесть штрафы за несоблюдение правил и просроченный товар. На свою новую работу я в этот день не иду.
Странные правила
Через день со справкой, уже как полноценный оператор зала, прихожу в магазин. Охранник Дима открывает мне, как своей, дверь заднего хода.
— Явилась. Выспалась, что ль? — сверкая золотыми зубами, по-простому заигрывает он. — Ну, проходи, коль не шутишь.
В складском коридоре шастают сонные продавцы. Медленно надевают кепки и стеганые жилетки, готовятся к открытию. Иду в раздевалку, где меня ждет новая телогрейка. Она, к счастью, не пахнет. Две кассирши, Света и Лена, разминаются в ругани, готовясь к рабочему дню.
— Если сегодня будешь выходить курить так же часто, я управляющей скажу, — выговаривает маленького роста Лена.
Оттого что в магазине всего две кассирши на четыре кассы, причем одна если не ругается с покупателями, то курит, очереди образуются огромные. Покупатели, чтобы рассчитаться за товар, стоят по полчаса.
— Сколько хочу, столько и буду курить, — отвечает Света. — Мне насрать, что ты там мне запрещаешь.
Здесь же у окна Алик и Юра делают зарядку — готовятся. Управляющая с утра уже успела обрадовать их тем, что сегодня предстоит разгружать несколько машин с товаром.
Надеваю фуфайку и иду сообщать о своем приходе директору — так положено.
В кабинете у Елены Геннадьевны сидит моя сменщица по молочному отделу.
— Сегодня будешь стажироваться с Хавой, а завтра сама уже выйдешь, — недовольно откликается управляющая на мое улыбчивое «здрасьте». Она вообще всегда чем-то недовольна.
У маленькой быстрой Хавы есть российское гражданство, и это автоматически ставит ее выше остальных сотрудников: при наличии российского паспорта она может сделать головокружительную карьеру — дорасти до кассира. Но сама Хава не хочет весь день сидеть за кассой.
Моя работа начинается со взвешивания сыров. Хава на тележке привозит из морозилки огромный круг сыра и тонкими пальцами надавливает на огромный нож. Серебристое лезвие застревает в застывшей массе. Первые отрезанные от круга ломти она ловко хватает с ножа и забрасывает себе в рот. Отрезает несколько кусочков и для меня.
— А разве можно? — на всякий случай спрашиваю я.
— Да ладно, ешь, я тут всегда так. Позавтракать не успеваешь ведь, — приговаривает Хава, протягивая мне сыр.
Все расфасованные куски, выставленные на витрине, каждое утро нужно взвешивать снова: цена почти ежедневно меняется на несколько копеек — один сыр дешевеет, другой, наоборот, дорожает. Естественно, на упаковку всякий раз лепят новую наклейку с ценником, где указывают свежую дату фасовки. Некоторые куски могут неделями валяться на прилавке и каждый день подвергаться этой процедуре.
В комнату прибегает Манзура. Оказывается, она тоже любит сыр.
— Какой у вас тут самый дешевый? Сейчас…
Она кладет на весы кусок самого дорого французского сыра, а цену набивает, как будто взвешивает самый дешевый — «Костромской». Электронным весам все равно, и они послушно выдают ценник на дешевый сыр. Манзура идет к кассе.
— А с нас не вычтут? — удивляюсь я спокойствию Хавы.
— Ха, везде воруют. За недостачу здесь не штрафуют. Это уже заложено в цену сыра. Каждому магазину дается лимит на недостачу. Камер слежения-то нет, да охранник и не должен следить, кто что ворует. Вот и тырят по-страшному.
— А кто ж тогда воров ловит?
— Специальная служба. Бывшие менты и военные в основном там работают. Они приезжают в магазин и под видом покупателей ходят, наблюдают, кто за пазуху колбасу складывает. Но продавцы в открытую не тырят: уволят и штраф еще заставят выплачивать.
В девять магазин открывается. И первое, что делают продавцы, — запасаются продуктами на обед и ужин. Манзура уже запаслась и сыром, и колбасой и расплачивается первой.
— Правила такие: если до десяти часов ничего не купишь, то останешься без еды, — объясняет мне Хава.
— Нам со скидками пробивают, что ли? — удивляюсь я такой строгости.
— Да нет, по той же цене, что и всем покупателям. Просто так устроено.
Все купленные продавцами продукты с чеками относят в кабинет к управляющей. На каждом пакетике Елена Геннадьевна ставит свою роспись.
Возле молочного холодильника уже стоит тележка с коробками. Я смотрю на нее и в знак протеста отношу свой пакет с продуктами прямо на кухню, без всяких директорских пометок. По дороге чувство угнетенного пролетариата захватывает меня настолько, что я беру с собой в зал сотовый телефон. Пока я иду из раздевалки, мне на глаза попадается табличка с местными правилами: «За невыход на работу по неуважительной причине штраф 3 тыс. рублей. Повторный невыход карается увольнением по статье. Разговоры не на русском языке — штраф 500 рублей».
— Разве кто-то здесь разговаривает на французском или немецком? — все-таки я шучу, как продавщица. Вхожу в роль.
— Нет, зато могут поругаться на узбекском или таджикском, — радостно принимает мой юмор Хава. — Здесь почти все без гражданства, да и вообще без документов работают. Их устраивает на работу одна женщина. Типа менеджер. В магазине им платят тысячу рублей в день, и четыреста из них они отдают ей.
Более подробно эту историю я узнаю от Наджары, которая заходит посоветоваться с Хавой.
— Ко мне приходила вчера моя менеджер, — рассказывает Наджара, — она сказала, что я не могу в больницу ходить. У меня голова очень болит каждый день. А менеджер мне сказала, что надо работать, а то уволит она меня. Что я тогда делать буду?
— Другую работу искать, — предполагаю я.
— Тебе хорошо, у тебя гражданство есть. Хоть одежду продавай — можно. А мне устроиться на работу можно только через менеджера. Мне телефон менеджера мой знакомый дал. Они с нами отдельно работают.
Выясняется, что у работников без российского гражданства начальство делится на две категории — дирекция магазина и менеджеры. И те и другие могут оштрафовать или уволить. Менеджеры приходят раза три в месяц — несколько минут следят за работой своих подчиненных и по традиции всегда уходят недовольными.
Размышляя о нелегкой доле гастарбайтера, я принимаю уже знакомую позу возле холодильника: молоко, творог, «Данон», «Домик в деревне»…
Часа через два понимаю, что очень хочется есть. Хава была права: удержаться и не положить чего-нибудь себе в рот сложно. Но делать это в зале во время рабочего дня строго воспрещается. Гастрономическое испытание даже сильнее ледникового. Чтобы отвлечься, начинаю думать о нелегкой доле продавца. Все-таки странно, что никого из руководства не волнует, что у меня нет медицинской книжки. Главное, чтобы покупатели не толпились у отдела и не возмущались.
Но мысли все равно сбиваются на еду. Магазин работает без перерыва на обед, и продавцам всем одновременно обедать не разрешается. Пару для трапезы я должна себе выбирать среди кассиров или грузчиков. За обед с коллегой-продавцом обычная для здешних мест мера — штраф в 500 рублей.
Как-то само собой получается, что обедать я иду с грузчиком Аликом и мобильным кассиром Верой. Мобильный кассир числится в штате сети, а в магазин приходит, когда в супермаркете не хватает штатных работников — как сегодня.
— Достала уже эта политика по снижению цен, — раздраженно говорит Вера. — Люди ругаются сильно, а на кого? На кассира.
Я скромно молчу. Потому что ругаются покупатели в том числе и из-за меня. Ну, не успеваю я одновременно менять ценники и торчать в холодильнике.
— Стоимость одних товаров понижают, а других поднимают. Объявили скидки на 80% продукции, а снизили-то на несколько копеек только, — замечает Алик.
— Сильно снижают только на залежалый товар, — поддерживает его Вера. — Помнишь, Алик, колбаса по 500 рублей все не продавалась и не продавалась. Манзура устала с нее плесень стирать. Сделали по 300 — расхватали как горячие пирожки.
Классовая ненависть
На следующее утро перед открытием магазина нас всех собирает управляющая. С утра она уже успела спустить собаку на своего заместителя, но этого ей показалось мало. Все сотрудники послушно толпятся вокруг нее.
— У нас в магазине событие: к нам пришел новый сотрудник, — с нескрываемой неприязнью объявляет всем Елена Геннадьевна. — Пожалуйста, объясните ей правила — что сотовый проносить нельзя и продукты на обед нужно покупать заранее.
Восточные лица моих коллег заметно тускнеют.
Видимо, оттого, что им вновь напомнили о правилах. Да и в присутствии начальницы нужно демонстрировать изнуренность трудом, иначе заставят работать еще больше. Поскольку речь идет обо мне, я делаю скорбный вид, тайком сжимая под рукавом сотовый, который вновь нелегально вынесла в зал.
— И начальство нужно называть по имени-отчеству и не тыкать. Всем понятно? — сурово продолжает Елена Геннадьевна. Меня она словно не видит.
Луноликие работники в знак согласия минорно качают головами и расходятся. Рабочий день начинается.
Соседка Манзура выставляет на витрину колбасу. Копченые палки весь предыдущий день лежали не в холодильнике, поэтому Манзура, как обычно, вытирает их мокрой тряпкой. Иногда они падают под витрину. Манзура весело матерится, лезет за стеклянную стенку холодильника, вновь берет тряпку и стирает с колбасы паутину и пыль. Я уже не новичок и к полудню успеваю разгрузить четыре тележки с кефиром и молоком. Это личный рекорд.
Как обычно, настроение портит некстати появившийся покупатель. Коренастый мужчина в короткой, побитой жизнью кожаной куртке сначала рассматривает витрину с пивом, а потом решительно направляется к моему холодильнику.
— Эта, творог свежий?
— Сегодняшний, — отзываюсь я и пытаюсь улыбнуться. К моему удивлению, получается. Видимо, с утра не успела еще устать.
— Ты тоже ничего, свежая, — игриво произносит мужчина.
— Да нет, — опять профессионально шучу я, — вчерашняя.
— Телефон оставь, позвоню вечером, — строго говорит покупатель. — В китайский ресторан пойдем. Я хорошо зарабатываю. Шофером таксую.
Это круто. Таксист, похоже, уверен, что он — мечта любой продавщицы. Но ругаться мне не хочется.
— Простите, у меня муж есть, — выдаю я желаемое за действительное.
— Да ну тебя, — обижается таксист, бросает творог и уходит от меня к пиву.
Ровно в этот момент я понимаю, что больше не могу здесь оставаться, и иду увольняться. По дороге я гордо сообщаю об этом коллегам. Они смотрят на меня с завистью.
Увольнение
Елена Геннадьевна выглядит еще угрюмее, чем всегда: кто-то уже успел ей донести, что я собираюсь уволиться. Она, не обращая на меня внимания, смотрит в монитор компьютера, делая на бумажке отметки.
— Вы знаете, я подумала, Елена Геннадьевна, я больше не могу работать, — начинаю я.
— Я так и знала, что все так и будет, — с раздражением отзывается она. — Сразу подумала, что не надо тебя брать. А не хочешь ли ты отработать две недели?
— Вообще-то у меня испытательный срок, и по закону я могу уйти прямо сейчас, — парирую я.
Елена Геннадьевна несколько секунд молчит, а потом начинает скандал:
— Откуда только ты выискалась, такая умная. Какой еще испытательный срок? Мы уже тебя оформили… — ее голос набирает высоту. Примерно так же кассирша Света разговаривает с покупателями.
— Мы подписали договор, в котором и указан тот самый испытательный срок. Я по образованию юрист, — с пафосом говорю я. До чего же приятно вот так стоять перед ней и говорить, что думаешь.
— Что? Почему ты раньше не сказала? Я бы тебя не принимала.
— Почему?
— Потому что все вы, грамотеи, работать руками не умеете и не любите. Табель я изменю, и зарплату ты не получишь.
Руки Елены Геннадьевны подрагивают мелкой дрожью. Но заявление об увольнении она так и не подписывает. Сдается только на третий раз — выдает мне направление в отдел кадров.
Еще когда я устраивалась на работу, мне предложили подписать договор о неразглашении главной торговой тайны. Я спрятала его в сумочку и унесла с собой. Так что теперь с удовольствием ее разглашаю.
