Может ли государство притормозить рост цен на продукты? Когда подешевеют банковские кредиты? И что будет с экономикой, если цены на нефть вновь упадут? На эти и другие вопросы на "Деловом завтраке" в "Российской газете" ответил заместитель министра экономического развития Андрей Клепач.
Российская газета: Андрей Николаевич, в прошлом году инфляция превысила ваши прогнозы. Что будет с ценами дальше?
Андрей Клепач: Инфляция, действительно, оказалась выше ожидаемой — 8,8 процента. Но тем не менее ниже прогнозов экспертов, предсказывавших ее рост выше 9 процентов. То есть, по сути дела, инфляция все-таки не превысила показатель 2009 года.
Основные причины известны — рост цен на продовольствие. И они пока продолжают расти. В этой группе — сахар, картофель, овощи, крупы. И это комплексная проблема, которая связана как с ростом мировых цен, так и с засухой и летними лесными пожарами в нашей стране. Судите сами: урожай гречки, например, оказался ниже почти на 40 процентов, картофеля — на треть. Компенсировать такой провал достаточно сложно, это продукты, нехватку которых импортом не закроешь. Плюс сказывается недостаточная логистика -картофель и овощи, которые тоже подорожали, в основном выращиваются в личных подсобных хозяйствах, серьезных рыночных производителей этих культур очень мало.
РГ: То есть этот набор продуктов будет дорожать и дальше? На сколько?
Клепач: Есть риск, что инфляция в этом году будет выше оценок, заложенных в прогнозе и бюджете. И выйти за уровень 7-8 процентов.
Наиболее сложным периодом будет весна, а потом цены могут прекратить рост или даже снизиться. Но это произойдет лишь после того, как перестанет действовать эффект засухи, и на рынок придет новый урожай. А мировые цены сейчас прогнозировать сложно.
Хотя, надо признать, большинство ожиданий все-таки строится на продолжении роста мировых цен. Мы учитывали это в своем базовом прогнозе на этот год. Но все зависит от того, каким именно будет рост цен, скажем, на зерно и на сахар. Если он окажется значительным, это может ухудшить ситуацию для нашей страны. Потому что даже введение эмбарго на экспорт зерна не разорвало связь между внутренними и мировыми ценами на него. Производители все равно ориентируются на ситуацию внешнего рынка — и продавать зерно дешевле, чем там, не хотят.
Гречка с секретом
РГ: А что же государство? Неужели оно не может как-то притормозить рост цен?
Клепач: Есть комплекс мер, которые направлены на стабилизацию ситуации. Частично они уже действуют, частично — готовятся. Так, эмбарго на экспорт зерна создало ресурсы для наполнения внутреннего рынка. Правда, во многих регионах хозяйства еще придерживают зерно и не спешат его продавать. Были введены и беспрецедентные льготы при перевозках зерна и муки по железной дороге из Сибири и, чего никогда раньше не было, с юга России. С января начали действовать льготы еще и для перевозок сои и шрота, что важно для обеспечения хозяйств кормами — и, значит, может благоприятно повлиять на цены на мясо. Снижены пошлины на ввоз в страну некоторых продуктов.
Принято решение "распечатать" интервенционный фонд. Запущен механизм точечного распределения в некоторых регионах фуража и продовольственной пшеницы. Их получат, например, Белгородская, Воронежская области, где действительно есть дефицит зерна. Без этого стабилизировать ситуацию на рынке, на мой взгляд, невозможно.
РГ: В лидеры подорожания в прошлом году вышла гречка. В чем все-таки главная причина такого скачка цен: народ начал паниковать и скупать крупу, журналисты подняли ажиотаж, и на это отреагировали коммерсанты? Или первичной была реакция бизнеса?
Клепач: Вначале все-таки сельхозпроизводители и оптовики подняли цены, а потом началась паника среди потребителей. В 2002 году, напомню, неурожай гречки был еще больше, чем в прошлом году — тогда недобрали примерно 48 процентов. Но в то время цены выросли в 1,6 раза, а сейчас — в 2,8 раза. Получается, на этот раз население платит значительно больше за реакцию рынка и бизнеса.
Но надо сказать — здесь присутствовали и объективные факторы. Аграрии и компании решили компенсировать цены, которые держались до этого почти три года. Тем не менее надо также признать, что рынок рынком, но когда розничные цены взлетают почти в 3 раза, то это серьезный повод разобраться и принять меры. К сожалению, инструментов и рычагов воздействия оказалось не так много, и результативность их еще надо повышать.
РГ: И что можно сделать?
Клепач: Есть два пути. Первый — должно быть достаточное количество гречки, чтобы можно было проводить по ней интервенции. Сейчас в необходимом количестве ее в интервенционном фонде нет. Во-вторых, у регионов и правительства существует право при росте цен на определенные виды продуктов более чем на 30 процентов в течение месяца временно ограничивать или замораживать цены. Но на этот шаг так и не решились. Хотя неявно работа с участниками рынка все же проводилась.
Занять — отдать. И снова занять
РГ: Во время кризиса государство оказало большую помощь банкам. Теперь они рапортуют, что в прошлом году просто фантастически увеличили свою прибыль. А бизнес жалуется на недоступность кредитов.
Клепач: Я думаю, что, в долгосрочном плане, банки все-таки тоже заинтересованы в развитии экономики. Хотя бы потому, что иначе им просто-напросто не на чем будет зарабатывать. Тем более крупнейшие кредитные организации имеют достаточно амбициозные планы по выходу на внешние рынки, они намерены стать мировыми игроками. А это возможно лишь в том случае, если банки будут расширять свои операции.
И определенное оживление кредитования у нас уже началось — примерно со второй половины прошлого года. За год кредитный портфель банков увеличился на 13-14 процентов. Это вполне оптимистичный результат. При этом сокращались и ставки по кредитам. Другое дело, хотелось бы, чтобы ставки снижались быстрее. Это необходимо для роста экономики. Мы, например, не можем при экспорте самолетов, железнодорожных вагонов или тепловозов предложить такие же финансовые пакеты, как в развитых странах или в том же Китае. У нас слишком дорогой для развития экономики капитал. Он должен дешеветь. Но снижение ставок — это вещь непростая, она в большей степени зависит даже не от инфляции, а от рисков.
РГ: Чем же наши риски больше китайских или европейских?
Клепач: Значительная часть наших предприятий, не относящихся к металлургии и нефтегазовому комплексу, находится на грани платежеспособности. Это прежде всего отрасли, ориентированные на конечный спрос, и машиностроительные производства. Их рентабельность невысока, они отягощены убытками. Как кредитовать в такой ситуации?
К тому же любой инвестиционный проект имеет очень сложные сроки окупаемости. Во время кризиса шла работа с системообразующими предприятиями, и за многие из них бюджет заплатил банкам по полной. Но разрешить удалось только часть проблем, и оставшиеся будут решаться постепенно. Снижению ставок будет способствовать оздоровление предприятий и рост конкуренции за клиентов среди банков. Стоимость ссуд для первоклассных заемщиков уже сейчас составляет 8,7-9 процентов. Правда, для средних и малых предприятий она все-таки значительно выше: 14-18 процентов.
РГ: А для населения ставки снизятся?
Клепач: Думаю, они достаточно быстро выйдут на докризисный уровень — до 14-16 процентов и, может быть, даже ниже. Это реальные цифры на 2011 год.
РГ: Во время кризиса государство вынуждено было оказать помощь предприятиям, набравшим за границей кредитов. Есть какая-то гарантия, что ситуация не повторится?
Клепач: Кредиты, которые перед кризисом брали за рубежом наши крупные компании — металлурги, нефтяники, РЖД, — были одним из ключевых и очень важных факторов роста экономики. Не менее важным, чем высокие цены на нефть. И, в принципе, существовавшая тогда ценовая конъюнктура позволяла им брать ссуды.
Но когда цены упали, многие компании не смогли вернуть кредиты, потому что изменились условия платежей, курсовые соотношения. Государство тогда заявило, что готово подстраховать бизнес. Однако зарезервированный под эти нужды пакет в 50 миллиардов долларов полностью все-таки не понадобился. Большая часть госденег была возвращена. Практически все смогли договориться со своими кредиторами, реструктурировать долги, и, когда стала улучшаться конъюнктура, многие компании погасили ссуды.
Думаю, кризис научил всех быть острожными во внешних заимствованиях. Но тем не менее надо исходить из того, что рост российской экономики будет неизбежно связан с увеличением внешних заимствований. На Западе дешевле условия кредитования, выше объемы средств, которые можно привлечь. А если оценивать планы энергетических компаний, металлургов, то все они связаны с большими инвестициями и с большими заимствованиями.
РГ: У кого есть полномочия контролировать внешние займы компаний? Скажем, следить, чтобы они не превышали такой-то процент собственных активов?
Клепач: В госкомпаниях решения о крупных займах не могут быть приняты без одобрения государства, то есть его представителей в советах директоров. Для частных компаний и банков это вопрос их менеджмента. В то же время и минэкономразвития, и минфин, и Центральный банк ведут мониторинг не только государственного, но и корпоративного долга. Оцениваем, могут ли возникнуть системные риски или нет.
Но проблема в том, что ситуация может измениться очень быстро, как это было в 2008 году. При резком падении цен все, что вчера было хорошо, сегодня уже становится плохо, акции могут обесцениться буквально в течение дня или двух. И для более полной оценки полезны так называемые "стресс-тесты". Мы проводим такой анализ для экономики в целом, правда, в относительно закрытом режиме.
РГ: Ситуация не вызывает у вас тревогу?
Клепач: По уровню корпоративного долга — нет. Более того, с точки зрения экономического роста, корпоративный долг, связанный с зарубежными заимствованиями, должен увеличиваться. Без этого мы динамично развиваться не будем. Но одновременно следует создать условия, чтобы было выгодно занимать в России и размещать свои акции не в Шанхае или в Лондоне, а на отечественных биржах.
Бес паники
РГ: Что все-таки показывают стресс-тесты, которые проводит ваше министерство?
Клепач: Мы делаем анализ и расчеты, которые позволяют оценить, что, например, ждет российскую экономику, если цены на нефть упадут до 50-60 долларов за баррель. Хотя такой сценарий маловероятен. Но мы должны предусмотреть и его. Если не будет нервозности в поведении компаний и населения, то в принципе снижение нефтяных цен до 60 долларов за баррель — это не катастрофа. Мы, правда, можем потерять в темпах роста экономики примерно 1,5-2 процента. Однако, на наш взгляд, с тем или иным лагом экономика все равно может адаптироваться к низким ценам на нефть. Правда, только при существенном ослаблении отечественной валюты — минимум до 60 рублей за доллар.
Риски же связаны с тем, что, как это уже бывало в кризисы, реакция населения и компаний может оказаться чрезмерной. Если будут заморожены инвестиционные проекты, потери для экономики окажутся выше, ее рост может остановиться на протяжении двух и более кварталов. Надо также учитывать, что при снижении курса рубля подскочит инфляция.
РГ: А что же тогда катастрофа?
Клепач: Я считаю, что вообще ее быть не должно. К ней не привел ни кризис 1998 года, ни кризис 2008 года. Если говорить о ситуации 1998 года, то самый большой спад производства произошел еще до дефолта. Но восстановление экономики началось очень быстро, и уже через год мы имели достаточно высокие темпы роста. Сейчас ситуация сложнее, потому что сложнее стала отечественная экономика, усилилась наша взаимосвязь с остальным миром. Поэтому и не случилось такого "отскока", выход из кризиса растягивается на два года.
РГ: Предприниматели недовольны повышением страховых платежей в соцфонды. Неужели нельзя было хотя бы отсрочить это решение? Бизнес только-только начал приходить в себя после кризиса.
Клепач: Так уже делали. Первоначально предполагалось, что новые ставки заработают с 2010 года. Но дальше отодвигать сроки нельзя. Ведь решение о повышении платежей связано с тем, что существенно выросли пенсионные выплаты, проведена валоризация пенсий. Возникла необходимость сокращать дефицит пенсионной системы, который достиг почти 2 процентов ВВП. В условиях, когда дефицитным является весь бюджет страны, повышение ставок страховых выплат — единственный финансовый источник для того, чтобы обеспечить пенсионную программу и обязательства, которые приняло государство.
Надо сказать, что экономика при этом тоже получает определенную выгоду, потому что пенсии — это еще и уровень жизни населения, это спрос, это деньги, которые пенсионеры несут в банки.
РГ: Но и потери будут большими. Или бизнес их сильно преувеличивает?
Клепач: Общая налоговая нагрузка в результате принятых мер увеличивается примерно на 1,7-1,75 процента. По оценке минэкономразвития, это снижает темпы экономического роста на 0,4-0,6 процента минимум на 2-3 года. Вероятно, повышение ставок будет способствовать уходу зарплаты в тень, поэтому официально показанная реальная заработная плата будет расти медленнее.
Сильный удар повышение ставок наносит по малому предпринимательству, а также по бизнесу с высокой долей затрат на оплату труда — это часть высокотехнологичных производств, сектор программного обеспечения, инжиниринговые фирмы. Чтобы смягчить нежелательные последствия, принято решение, что для малого бизнеса ставка еще два года будет составлять 26 процентов, а не 34, как у всех. Но и это повышение почти в два раза, поэтому часть дополнительных расходов будет субсидирована, как и предприятиям, занимающимся программным обеспечением. Определены компенсирующие меры для организаций, работающих в сфере социальных услуг, медицины и образования. Сейчас наше министерство вместе с минфином и бизнесом обсуждает, как смягчить последствия для инжиниринговых фирм. Настройка системы происходит и будет идти дальше. Поэтому, думаю, часть негативных последствий для бизнеса нам все же удастся компенсировать.
Но параллельно надо будет думать о собираемости страховых выплат. Этот вопрос тоже носит комплексный характер. Здесь придется заниматься как контролем над собираемостью налогов, так и, может быть, корректировать величину необлагаемых зарплат. В долгосрочном плане мы все равно стоим перед необходимостью реформы пенсионной системы. На этот год мы стабилизировали ситуацию, сократили дефицит Пенсионного фонда — а таким образом и бюджета. Но уже через два года дефицит пенсионной системы может вернуться к прежней величине. Значит, надо находить более системные и долгосрочные решения.
О кризисе было известно заранее
РГ: Министерство готовит прогноз развития экономики до 2030 года. Но ведь у нас уже есть принятая концепция долгосрочного развития страны до 2020 года. Зачем нужен еще один документ? Или в нем будут поставлены другие приоритеты?
Клепач: Приоритеты остаются теми же, что и в концепции-2020. Они предполагают, что по уровню эффективности, производительности, энергоемкости наша экономика должна приблизиться к уровню развитых стран. По показателям дохода на душу населения — достичь 70 процентов от уровня стран, входящих в Организацию экономического сотрудничества и развития, или 50 процентов от уровня США. Концепция опиралась на так называемый инновационный сценарий развития экономики, планировалось, что ее модернизация может быть в основном завершена к 2020 году.
Новый прогноз — это, во-первых, попытка оценить, чего мы реально можем достичь с учетом кризиса и тех проблем, которые он выявил. Во-вторых, это попытка оценить политику, которая нужна для достижения поставленных целей. А также понять, какого рода реформы и преобразования нужны в разных секторах экономики.
РГ: И что показывают ваши оценки?
Клепач: Сейчас рассматриваются два основных сценария. Первый — так называемый консервативный. Он ближе к варианту, который в концепции трактовался как инерционный или энергосырьевой. Этот сценарий также предполагает развитие экономики, модернизацию нефтегазового комплекса. Но при этом мы не создаем в полной мере инновационной экономики с развитой наукой, современным конкурентоспособным образованием, здравоохранением. Это означает, что мы не сможем выйти на параметры, заложенные в концепции-2020. Разрыв между Россией и развитыми государствами мира останется на нынешнем уровне, доля нашей страны в мировой экономике по-прежнему будет составлять 3 процента или даже уменьшится. Темпы роста отечественной экономики при таком сценарии — не выше 3 процентов в год. Это вполне реалистичный вариант.
РГ: Второй сценарий — инновационный?
Клепач: Да. Он предполагает, что мы в состоянии сделать рывок в развитии всей экономики, в том числе — провести модернизацию сферы образования, здравоохранения. Причем эти изменения носят не только социальную функцию. С одной стороны, мы сохраняем доступность образования и здравоохранения, с другой — резко повышаем качество этих услуг, создаем серьезный сектор высокотехнологичной медицинской помощи. Должен быть сделан рывок в развитии транспортной инфраструктуры, должны появиться новые сегменты в наукоемких отраслях, что связано с нашим присутствием на рынках авиационной техники, судостроения, фармацевтики, нанотехнологий. В таком случае мы реализуем заложенные в концепции параметры, хотя сроки из-за кризиса и сдвигаются примерно на пять лет. Темпы роста экономики при таком сценарии составят около 4 процентов в год, при лучшей демографии — до 4,8 процента.
РГ: Как эти цифры скажутся на жизни общества?
Клепач: Тут дело, конечно, не только в цифрах. 3-4 процента роста — наиболее вероятный диапазон оценок развития мировой экономики. А по сути, речь идет о том, сможем ли мы повысить свою конкурентоспособность и сократить разрыв, в том числе в доходах населения, с развитыми странами. Либо фактически мы не способны решить эту задачу и в обозримом будущем не сможем угнаться не то что за Европой, но и за ближайшими соседями. Так, например, при инерционном, или консервативном, сценарии уже через 2-3 года уровень жизни в Казахстане по паритету покупательной способности будет выше, чем в России.
РГ: У вас с минфином постоянно разные точки зрения и несовпадающие прогнозы. Вы так непримиримы или это только кажется со стороны?
Клепач: Скорее всего, создается такое впечатление. Пока то или иное решение не принято, действительно, бывают споры, происходит выбор разных вариантов. Но в итоге мы договариваемся — иначе невозможно было бы принять бюджет, согласовать прогнозы. Ведь правительство все равно принимает согласованное решение.
РГ: А как можно говорить о качестве прогнозов, если кризис 2008 года свалился на нас, как снег на голову?
Клепач: Мы прогнозировали кризис за два-три года до его начала. Конечно, никто не предвидел, что он будет иметь такие масштабы — как для мировой экономики в целом, так и для нашей страны. В своих оценках мы исходили из того, что отечественная экономика окажется все-таки более устойчивой. Но саму логику кризиса — откуда и как он начнется — предсказывали достаточно правильно.
Этот прогноз, кстати, был в обосновывающих материалах к концепции долгосрочного развития. Но его, видимо, кроме отдельных экспертов, никто не читал, хотя документ давно уже размещен сайте минэкономразвития. Мы, правда, "размыли" сроки начала кризиса, потому что рассчитывали, что он произойдет несколько позже. И, надо признать, не настояли на включении в концепцию "кризисного" сценария.
РГ: Ваш прогноз как-то влияет на принятие конкретных решений сегодня, завтра, послезавтра? Или это просто пожелание лучшего будущего?
Клепач: С прогнозом связана разработка государственных программ по развитию и модернизации отдельных секторов: здравоохранение, образование, наука, реализация параметров государственной программы вооружений.
Прогноз предполагает разработку определенной бюджетной стратегии. Но здесь у нас пока разные подходы с минфином. По нашим расчетам, с учетом обязательств, взятых государством по пенсионной системе, оборонке, необходимых инвестиций в инфраструктуру, образование и здравоохранение, мы не можем выйти на бездефицитный бюджет без некоторого бюджетного "шока". А он, в свою очередь, может обернуться многими нежелательными социальными и экономическими последствиями. То есть переход к бездефицитному бюджету не позволяет решить задачу инновационного развития. Причем сохранять дефицит придется далеко за рамками 2015 года — возможно, вплоть до 2030 года.
В среднем, по оценке минэкономразвития, дефицит будет составлять около 2 процентов ВВП — и, на наш взгляд, такой уровень можно финансировать. Это, правда, означает, что госдолг вырастет до 30-35 процентов ВВП. Что немного по мировым меркам, по тому же Маастрихтскому соглашению допускается, что величина госдолга может составлять 60 процентов. Однако для нашей страны цена обслуживания долга выше, чем для европейских государств. Это создает определенные риски, на что и обращает внимание минфин. Проблема как раз состоит в том, чтобы найти компромисс между задачами развития, модернизации и их ценой для бюджета.
Справка "РГ"
Потребительские цены в России с 1 по 17 января выросли на 1,4 процента, подсчитал Росстат. За весь месяц они прибавят 2,1-2,3 процента, прогнозирует глава минэкономразвития Эльвира Набиуллина. Пока, по ее словам, министерство не пересматривает свою оценку по инфляции на этот год, которая составляет 7 процентов. Однако достичь такого результата будет непросто, признала министр. По словам Набиуллиной, к традиционному январскому росту тарифов ЖКХ добавился эффект аномальной прошлогодней жары. В министерстве рассчитывают, что он может быть исчерпан к середине года с постепенным затуханием.
