Государство само оказалось не готово к новым правилам импорта алкоголя, считает президент компании Simple Максим Каширин. Из-за проблем на границе таможня, по его оценке, не добрала порядка 1 млрд рублей. Зарубежный бизнес снова смотрит на Россию как на дикую территорию, сетует Максим Каширин в интервью Infox.ru.
— Расскажите о ситуации с импортом алкоголя, которая сложилась в связи с введением Таможенного союза. Какое количество товара скопилось на границе, на складах временного хранения? Сколько лицензий уже получили и сколько еще нужно получить?
— Точных цифр нет. У всех импортеров разные ситуации. Огромное количество вина импортируется наливом. Это так называемые винно-танкерные перевозки. Когда таможенные органы разослали письмо о том, что при пересечении границы необходимы лицензии, то импорт в полном масштабе еще не начался. Вернее, начался только у ряда компаний, включая нашу. Многие просто успели затормозить процесс и разгрузить машины на те склады, где изначально находились товары. Потом таможня разрешила временный выпуск, мы забрали товары со складов временного хранения, но не могли их продавать. Ситуация с лицензиями начала нормализоваться только в последнюю неделю. До этого ситуация была очень драматичной, потому что реально нужно было записываться за неделю, чтобы подать документы, потом по правилам 15 рабочих дней — это выдача. Минпромторг выдавал быстрее, за что им, конечно, спасибо. Но было очень обидно, что они ограничили прием от одной компании: только десять лицензий в день. Таким образом, такая компания, как наша, которой нужно было до двухсот лицензий, записывалась на каждый день — это было очень тяжело. Нам удалось, конечно, объяснить руководству Минпромторга, что все-таки нужно крупных импортеров двигать быстрее, потому что у них очень системные отгрузки. У нас большие клиенты, серьезные, большие штрафы за недопоставку товаров потребителям, это большие убытки.
Эти проблемы вызваны политическим решением. Было пакетное соглашение, Россия пошла на какие-то уступки в чем-то одном и получила преференции в другом. Это дело абсолютно политическое, мы относимся с пониманием. Но если вы подписали соглашение 19 ноября, то что же вы никому об этом не сказали? Почему мы говорим так уверенно? Потому что компания Simple, в частности, является импортером в том числе и дистиллятов, которые всегда лицензировались, и мы взаимодействовали с Минпромторгом по лицензиям весь 2009 год. Мы также крупные импортеры, соответственно у нас на таможне люди постоянно находятся, потому что грузы идут каждый день. То есть и на таможне, и в Минпромторге у нас постоянные контакты. Ни там, ни там никто не знал об этом еще 31 декабря. У нас последняя растаможка была в этот день. Соответственно, мы ушли на отдых, совершенно ни сном ни духом не ожидая, что такой порядок будет введен в действие. В этом смысле я бы сказал о бездействии органов власти, оно мало того что наносит ущерб частному бизнесу, оно еще реально наносит ущерб государству. Таможня, я думаю, не досчиталась миллиарда рублей сборов от импорта алкоголя в январе. Потому что в январе никто ничего не ввез. Сейчас ситуация стабилизируется, вводятся генеральные лицензии в том числе вместо разовых, потому что разовые — это не очень удобный инструмент, очень сильно снижает гибкость импортеров по консолидации грузов, даже по градусности, потому что мы указываем те данные, которые мы порой не знаем, а вынуждены их точно указать. В итоге это замедляет оборот. А генеральные лицензии очень сильно помогут. В этом плане мы надеемся, что они появятся уже в конце февраля — начале марта, как обещает Минпромторг. Так что думаю, что такого жуткого дефицита, который мог бы быть, избежать удалось, но система пока работает еще очень косно.
— Вы можете оценить убытки по рынку и по вашей компании?
— Никто не знает, сколько у кого было вина или коньяка, виски и так далее. С другой стороны, безусловно, плюсом было то, что рынок был загружен очень плотно в декабре. Основные продажи были в декабре, клиенты, скажем так, подзатарились, потому что знали, что компании отдыхают 11 дней, товарные остатки были еще и у клиентуры. Поэтому это снизило шок. Мы считаем, что потеряли с точки зрения оборота примерно миллион евро по январю. У нас были складские остатки, в любом случае мы торговали, и все было нормально, но я думаю, что мы могли бы этот миллион продать, потому что у нас ряд товаров точно были out of stock, они закончились, и они предназначались на ввоз, но мы не смогли их получить. В других компаниях ситуация хуже, остатки могли быть гораздо меньше. Поэтому, во-первых, это репутационные убытки — внутренние убытки между нами, поставщиками и нашими клиентами, и внешние репутационные убытки, потому что на страну снова посмотрели наши партнеры за рубежом как на совершенно дикую территорию, в которой такие вещи могут снова повторяться, после ЕГАИС. Мы опять показываем себя. Это очень существенно подрывает ту накопленную доверительность, которая сложилась между импортерами и производителями. Потому что кредитные поставки вовсю работают, поставщик дает товар без предоплаты и так далее. Такого рода меры очень сильно подрывают стабильность, и поставщик начинает думать: «Ну что, русская компания, может, и неплоха, но регулирование не позволит ей выжить, не позволит ей мне заплатить, и буду-ка я с ней более строг и менее гибок». А это все издержки, это цены в итоге.
— Изменились ли цены на алкоголь?
— Мы написали, как и наши коллеги, информационные письма примерно 15 января всем нашим клиентам о том, что данная ситуация имеет место быть, о том, что мы не гарантируем выполнение наших контрактных обязательств и расцениваем данные изменения как форс-мажор. А с другой стороны, мы написали, что не исключаем повышения цен. В итоге наша компания не произвела никакого увеличения цен, и мы считаем, что на сегодняшний момент нет оснований для такого повышения. Но я знаю, что ряд компаний повысили цены. Я думаю, что это не совсем правильно и будет негативно воспринято рынком, потому что в общем ситуация не является драматичной. Напомню вам, что в 2006 году, когда появился ЕГАИС, мы были одной из многих компаний, которая раньше всех начала импорт, и у нас на склад, вы не поверите, стояли очереди. Вообще мы сами довозим до клиентов вино, поставляем в рестораны, магазины, доставляя товар своим транспортом, а вот у нас были очереди, не хватало вина в принципе. Мы и тогда продавали вино по нашим стандартным ценам. Потому что ты можешь сиюминутно «нажить», но как партнер, как глобальный игрок ты себя дискредитируешь, показываешь себя спекулянтом на моменте. Это не наш профиль, мы наоборот всегда пытались показать стабильную серьезную работу. Просто дело в том, что издержки в январе мы не могли оценить. Мы платим банковские кредиты. Если мы не можем импортировать, наши продажи падают, соответственно нужно как-то компенсировать это. Но ситуация смогла вырулить достаточно оперативно, потому что в том числе и бизнес обратился к Путину, Бельянинову и Зубкову. Я как член президиума «ОПОРА России» очень много и активно работал, чтобы «ОПОРА России» занимала очень жесткую позицию. Мы говорим о том, что как же так, так нельзя в принципе поступать, потому что после нас лекарства «попали», фармацевты, телекоммуникации. Все же понимали, что переговоры идут, что к ним готовились, Шувалов как вице-премьер курировал это все. Эта тема была на слуху, зачем опять наступать на грабли? Можно было это сделать чуть-чуть правильней уже после принятия, чтобы не затрагивать бизнес в таком плане. Мы все-таки должны быть страной более цивилизованной, более гражданско-ориентированной, а граждане — это не только потребители, это и люди, работающие в этом бизнесе, предприниматели, которые этот бизнес ведут, их клиенты.
— Обидно за страну?
— Мы сами это делаем. Это же не кто-то сказал про нас плохо. Мы делаем так, чтобы про нас говорили, что мы косолапые мишки. Да мы не косолапые, мы умные! Только давайте теоретический ум трансформировать в практические решения.
— Как вы думаете, кому могла бы быть выгодна сложившаяся ситуация? Представители телекоммуникационного бизнеса уверены, что правительство и государственные структуры понимали и знали это.
— В нашем бизнесе никому не лучше, потому что остановили просто всех. Можно сказать, например: вот импортная алкогольная продукция не пошла, российский производитель вздохнул — да ничего подобного. Российские водочные заводы делают свою продукцию здесь и никак не зависят от импортного сырья — они только импортируют, например, бутылку, если она какого-то высокого качества. Но российское виноделие больше чем на две трети состоит из импортного материала. Здесь никто не выиграл. Потеряли таможенные органы, государство, таможенные брокеры потеряли, перевозчики потеряли, торговцы потеряли, наши клиенты потеряли. Тут нет преференций: им стоп, а этим ребятам — зеленый свет. Шлагбаум закрыли для всех, тотально. У нас власть очень часто даже не хочет посоветоваться с бизнесом — как было и с ЕГАИС. Когда вводили, не было консультаций, как это будет работать. Взяли, сделали три опытных теста на водочных заводах. Но у водочного завода номенклатура 20 наименований, или 50. В моей компании — 5 тыс. Они, когда к нам пришли уже, потом, по факту, у них волосы зашевелились, они даже не думали. А мы им говорим: а что же вы раньше с бизнесом просто посоветовались бы, мы бы вам сказали. Мы же не против, нам деваться некуда. Мы против ЕГАИС, но мы не можем его демонстративно не внедрять. Так и здесь: мы не можем демонстративно не импортировать — тогда надо бизнес закрывать. Они потом сказали: ой, мы не думали, что так много. Ну так поговорите. Мы же не скрываем информацию. А нас обвинили в том, что мы не были готовы. Это неправда. Об этом не знал никто. Даже внутри государственного аппарата, потому что таможня и Минпромторг не были готовы к этому.
— Еще 15 декабря источники в ФСБ знали о том, что будут проблемы на таможне.
— ФСБ у нас все знает, видимо. У нас большой рынок, но если кто-то что-то узнает, как правило, мы обмениваемся. Или вдруг выясняется, что одна компания знала и получила лицензии. Поверьте, никто не получил. Мысль о том, что бизнес не готов, должна подтверждаться тем, что есть какие-то отдельные компании, которые готовы. Не может же быть, что все такие тупые. Так вот в нашем бизнесе ни у кого не было ни одной импортной лицензии. Первые импортные лицензии стали выдаваться после 18 января. Соответственно, если это было объявлено в декабре, где выданные лицензии? Покажите нам хотя бы одну. Где эти компании? Неужели все такие глупые?
— Дефицита точно не будет?
— Есть дефицит по определенным товарам, он просто неглобален, потому что на нашем рынке очень много товаров-заменителей. У нас, допустим, может закончиться какое-то очень популярное вино, но может быть заменено аналогом и так далее. Поэтому такого тотального дефицита, который был в 2006 году, когда ЕГАИС вводили, сейчас удастся избежать, и Минпромторг тоже, когда все это увидел, испугался, потому что тоже не хотят повторять ту совсем драматическую ситуацию, потому что в этот раз точно уже не погладят по головке. Поэтому я думаю, что дефицита не будет. Это однозначно.
— Есть ли предпосылки к оживлению на алкогольном рынке в настоящее время? Могут ли снова появиться мелкие игроки, которых «убил» ЕГАИС?
— Рынок, безусловно, ожил. Начиная с октября мы видим оживление и в Москве, и в Санкт-Петербурге, и в региональной торговле. Ноябрь-декабрь были прекрасными, у нас, например, декабрь был лучшим за всю историю компании, мы сделали больше, чем в 2008 году. В 2008 году он был, понятно, послабее, когда кризис начинался, но мы перешагнули и 2008−й, и 2007−й. Что будет дальше — непонятно. Сейчас надо понять, насколько покупательская способность населения стабилизировалась, насколько люди решили свои финансовые проблемы с кредитами, и так далее. Вино и вообще алкоголь — это ежедневное потребление. Я не говорю про пьянство, я говорю про нормальное потребление. Это атрибут нормальной жизни. Вопрос только в том, что вы, скорее, хлеб себе оставите, а вино уберете. Посмотрим, нам представляется, что будет лучше. Но мы не верим в быстрый отскок, что прям попрет у нас в России снова. Мы думаем, что будет просто поступательное, нормальное движение. Не все компании обладают значительными ресурсами или накопили и клиентскую базу, и ресурсы, которые позволяли бы им выживать. Был ряд проектов на нашем рынке, когда банкиры приходили, увлекаясь вином, и говорили: «О, сделаю свою винную компанию!». Проходит три года, хотят дивидендов, их нет — закрывают бизнес. Поэтому я не думаю, что много игроков появится в нашем сегменте. Возобновляется импорт в регионах, который был сброшен во время кризиса, когда дистрибуторы перестали сами импортировать часть товаров и стали брать уже у местных импортеров, в частности в Москве. Они снова возобновляют импортные операции, но это небольшие объемы. Я думаю, что будет консолидация отрасли, будет уменьшение числа игроков, повышение доли этих игроков на рынке. Нас и так достаточно много — около 200 импортеров. Но рынок остается открытым, нет ограничений, всегда кто-то может появиться. Здесь вопрос профессионализма, терпения, умения и так далее.
— Вы планируете слияния и поглощения?
— В нашем бизнесе нечего купить. У нас в свое время были советы от банкиров — покупать. Но зачем? Что у него есть такого, что нам принесет дополнительную прибыль? Клиентская база та же. Сотрудников мы можем и так переманить. По поводу ассортимента, который они продают, мы можем с ними просто договориться, потому что если вы покупаете компанию, это не факт, что останутся и люди, и те поставщики, которые с ними работают. Это не системный бизнес, когда вы купили сотового оператора, и нам с вами как абонентам до лампочки: ну купили и купили. Наш бизнес несистемный в таком понимании, мы весьма индивидуальны, важен человеческий фактор. Поэтому пока говорить о покупке конкурентов не очень актуально. Западные компании покупают какого-то крупного оператора, чтобы закрепиться на российском рынке сразу, ничего не создавая — это возможно. Я думаю, что консолидация, скорее, будет осуществляться через слияния, потому что мелкие игроки могут пытаться объединиться для усиления своих позиций на рынке. А так будет умирание, либо уменьшение доли слабых и увеличение доли сильных — вот такая тенденция.
— Какие зарубежные бренды могут прийти на наш рынок в 2010 году?
— Пришел, допустим, CEDC, который купил White Hall и «Русский алкоголь». Я думаю, появятся Соnstellation Brands (американская алкогольная корпорация. — Infox.ru). Многие компании работают через дистрибуторов, но имеют свои представительства. С точки зрения винного рынка, никому нет особого смысла заходить, у нас сложное регулирование, мы находимся далеко от их логистических центров, и наша человеческая культура пока для них не очень понятна, и традиции пития своеобразные. Я не думаю, чтобы это как-то происходило, потому что большие группы все уже здесь: Diageo, Pernod Ricard, Hennessy. У них уже у всех здесь есть свои офисы, контролирующие дистрибуторов. Сказать, что мы ожидаем какого-то прихода на рынок, я не могу. Вообще западным брендам здесь трудно пробиваться, потому что пошлины и те издержки, которые есть, делают их товар весьма дорогим. А покупательская способность пока низкая. Рынок недостаточно эластичный, чтобы можно было сказать, что вот я понижу цены на 20%, и продажи удвоятся — нет, рынок не так устроен, он очень тугой, и не получается «взорвать» его какими-то ценовыми инструментами. Это очень долгая работа. Он поступательно, но медленно развивался за эти годы. Там не может быть такого взрыва. Когда Молдавия ушла, молдавские вина не заменили тут же винами из Европы: они дороже, рынок частично сжался, потому что некоторые товары просто нечем было заменить, люди ушли в другую категорию, например в пиво.
— Насколько рентабелен винный бизнес?
— Сложно сказать, потому что мы, например, очень много инвестируем в расширение не только ассортимента, но и штата, формируем новые подразделения — строим компанию будущего, поэтому у нас очень много денег уходит на такого рода вещи. Я думаю, что в нашем бизнесе рентабельны два типа компаний: микрокомпании, потому что они могут обладать очень маленькими издержками и по отношению к ним весьма интересным оборотом и в общем зарабатывать хорошую маржу в процентном выражении. Второй тип — это крупные компании вроде нашей, которая прорвалась через проблему среднего размера. Потому что при среднем размере компании нужно и людей уже достаточно много нанимать, чтобы можно было физически выполнять тот объем работы, который тебе нужен, а оборот недостаточно велик для того, чтобы на этих затратах формировать большой объем прибыли. И переход из очень маленького эффективного через среднего и весьма затратного очень болезненный. Этот переход еще связан с тем, что нужно обыграть на рынке какого-то конкурента и занять более крупную нишу — это тоже не всегда удается. И сегмент. Если ты находишься в более дорогом сегменте и ты большой, то это замечательно, потому что у тебя высокомаржинальный и объемный бизнес. А если ты большой, но находишься в очень дешевом сегменте, то у тебя большие объемы в бутылочном выражении, но маржа очень низкая, и у тебя очень чувствительный бизнес для любых дополнительных издержек, потому что ты работаешь на очень маленькой марже. Очень важно, на каком товарном рынке ты специализируешься.
— А какая рентабельность у вашей компании?
— Мы в этом году в первый раз по-настоящему посчитали EBITDA и другие показатели. Дело в том, что у нас финансовый год длится с апреля по апрель. У нас есть фискальный год, мы сдаем баланс, как любая нормальная компания, а внутренний год идет с первого апреля по первое апреля следующего года. Мы перенесли этап планирования будущего года с октября-ноября-декабря, как раньше, потому что в этот высокий сезон было невозможно планировать. Были заняты продажами, какими-то событиями, и все время планирование сдвигалось на январь-февраль, и мы вступали в новый год без планов, что очень плохо. Я могу сказать, что у нас за первый квартал финансового года, то есть период с апреля 2009 года по июль 2009 года по отношению к обороту убыток был порядка 10%, в основном связанный с курсовыми разницами и с сильным обвалом продаж, хотя издержки сохраняли на прежнем уровне. Потом по второму кварталу (июль-октябрь) был какой-то микроскопический плюс. По третьему кварталу нашего финансового года мы показали порядка 12% прибыли от оборота, и сейчас по итогам этих трех кварталов мы вышли на 3−4% прибыли от оборота. Сейчас ожидаем итоги последнего квартала (январь-февраль-март). Как компания мы можем констатировать, что за календарный 2009 год, если посчитать в евро, наш оборот упал всего на 10% по отношению к 2008 году в евро. Это очень хороший результат, потому что рынок просел, мы думаем, процентов на 30. Это связано еще и с тем, что после девальвации очень существенно сместилась вниз средняя цена покупки в евро, потому что человек покупал за 350 рублей бутылку вина — это было, допустим, десять евро. Также все осталось, только теперь это стало не десять евро, а совсем мало, например, 6,5 евро. Поэтому с точки зрения средней стоимости бутылки рынок просел, и вот наш показатель, что мы потеряли только 10% оборота, я считаю, очень хорошим. Это означает, что на рынке мы выросли с точки зрения нашей доли. У нас очень амбициозные планы на 2010 год, мы ставим себе задачи вырасти минимум на 50%. Это много, потому что рынок вырастет на 20−25%.
— Изменились ли правила ведения бизнеса с розничными сетями после введения закона о торговле? Какие схемы заработали на рынке?
— Ничего еще не изменилось, у сетей есть переходный период в 180 дней, который они будут использовать по максимуму. Я думаю, что ничего глобального до первого августа не произойдет, потому что по закону их нельзя наказать за то, что они не выполняют условия закона. Сети достаточно откровенно говорят о том, что они сделают все, чтобы обойти закон. В то же время, мне кажется, ФАС будет готовиться к тому, чтобы не дать им это сделать. Я очень надеюсь, что будут активно работать бизнес-объединения и ассоциации, потому что каждому отдельному оператору рынка страшновато замахиваться на ритейлера, особенно если мы говорим о какой-нибудь крупной сети, как X5 Retail Group, «Магнит» и так далее. Конечно, здесь поставщик крепко подумает, входить ли ему в спор. Но вот тут действительно могли бы поработать те союзы, которые есть: молочный союз, мясные ассоциации и так далее, информируя органы власти о том, что происходит по контрактным условиям в работе с сетями. Так что пока ничего не происходит, будем смотреть, что будет дальше. Какие-то сети, тот же «Магнит», например, значительно быстрее других меняют условия, говоря, что незачем ждать. Ведь тут очень важно, чтобы сеть не забывала, что основной бизнес — это торговля, а не что-то иное. Мы предлагали сетям убрать все бонусы, компенсировав это скидкой. Если я продаю товар за десять евро и еще выплачиваю вам еще ретро-бонусы на три евро, то давайте я вам дам цену — семь евро сразу. Это же лучше. Вы, во-первых, не от десяти евро будете делать наценку, а от семи. Вы можете даже чуть-чуть снизить цену и все равно получите большую маржу, клиенту товар будет более приятен по цене. Оборот может быть вырастет. Мы не находим понимания.
— Какая продукция стала популярнее в кризис и какая, наоборот, потеряла популярность?
— Люди реально сместились вниз по цене. В этой ценовой нише популярными стали самые качественные напитки, потому что потребители рано или поздно начинают разбираться в этом. То есть если вы пили вина за докризисные 500 рублей, но были вынуждены из-за своих финансовых проблем уйти в новую для вас нишу в 300 рублей, в которой вы не разбираетесь, то через какое-то время, перепробовав ряд вин, вы для себя определили, что вот это неинтересно, а вот это лучшее из того, что в этой гамме есть. Брендинга в винном бизнесе не существует. Это не Coca-cola, не соки и не водка. Во-первых, много стран. Люди выбирают между Чили, Аргентиной, Италией, Францией, Австралией и так далее. И в этих странах еще куча марок. Поэтому нет консолидированности. Конечно же, мы видим очень существенное падение средней цены. Например, Simple за 2009 год отгрузил больше бутылок, чем за 2008, и обслужил больше заказов. Средняя стоимость продаваемой бутылкуи очень сильно снизилась. И вот это основной тренд. Это было и в ресторанах, там была такая тенденция, что народ сказал так: «Я буду такую дорогую бутылку, которую раньше брал в ресторане, брать либо в магазине, либо у дистрибутора и пить ее дома, потому что она будет гораздо дешевле. А в ресторане буду пить гораздо более дешевые вина, чтоб просто не тратить лишних денег». В ресторанах мы увидели очень серьезное падение средней цены бутылки, она упала примерно в два — два с половиной раза. Люди раньше пили вино по 5−7 тыс. рублей за бутылку, а стали пить вино стоимостью до 3 тыс. рублей.
— Стали ли в России употреблять больше алкоголя?
— Думаю, что употребление вина снизилось из-за финансовых проблем. Но стали ли люди больше пить? Думаю, что да. С точки зрения «заливания» крепкими спиртными напитками своих проблем уже другого характера. С другой стороны, образованный, интересующийся слой потребителей никогда в своем прогрессе не останавливается. Когда был кризис 98−го года, и вообще все упало, то рынок был спящим целый год. За этот год культура потребления, именно эволюция сознания сделал колоссальный рывок, потому что люди продолжали ездить за границу, что-то открывать новое. Мы и сейчас считаем, что в этом плане ничего не изменилось. Мозги людей продолжают работать, и кризис никак не мешает им двигаться с точки зрения развития.
