Институт проблем правоприменения при Европейском университете в Санкт-Петербурге исследовал степень влияния институциональной среды в России на качество ведения бизнеса и доступность товаров и услуг для конечного потребителя. Исследователи исходили из посыла, что плохое функционирование институтов, связанных с регулированием хозяйственной деятельности и обеспечением прав собственности, тормозит экономическое развитие России и является причиной завышенных цен на основные блага и услуги.
Результат оказался несколько неожиданным даже для самих ученых: обнаружилось, что далеко не всегда институциональная среда плоха настолько, что заметно препятствует ведению бизнеса. Ее негативное влияние драматически ощутимо только в сферах деятельности, плотно завязанных на получение разрешений от чиновников. К этой категории в первую очередь относятся строительство и девелопмент, цена на конечную продукцию которых (квадратные метры, выставляемые на продажу или сдаваемые в аренду) оказывается неоправданно завышенной. И, напротив, блага, производимые фирмами, менее подверженными влиянию институтов извлечения административной ренты, доступны населению приблизительно в той степени, в какой позволяет уровень производительности труда в стране. О подробностях проведенного исследования и сделанных выводах «Эксперту С-З» рассказали ведущий научный сотрудник Института проблем правоприменения Элла Панеях и научный сотрудник института Арина Дмитриева.
Марксистский подход
– Как формулировалась цель исследования?
Э.П.: Начнем с того, что такое институты. Основатель новой институциональной теории в экономике Дуглас Норт дает следующее определение: «Институты – это правила, механизмы, обеспечивающие их выполнение, и нормы поведения, которые структурируют повторяющиеся взаимодействия между людьми». Хороший институт – тот, который создает наиболее благоприятные условия для взаимодействия бизнесов друг с другом, государством и окружающим миром, снижает трение между ними.
Существует общее убеждение, что в России плохая институциональная среда, в которой каждое производительное телодвижение дается с большим трудом. Существующие индексы качества институтов это подтверждают: практически по всем индикаторам развития институциональной среды мы в разы отстаем от развитых стран Западной Европы и в значительной мере – от стран Центральной и Восточной Европы. Произносить это легко. Трудно понять, как это устроено. Все ли институты у нас так плохо работают или только отдельные точки, в которых трение настолько высоко, что любая деятельность становится неэффективной? Выяснение, так сказать, структуры российских «плохих институтов», алгоритма их влияния на разные бизнесы и было целью нашего исследования.
– Под таким углом на проблему до вас никто не смотрел. Вам пришлось самим продумывать методологию?
А.Д.: Да, готовых рецептов не было. Логика наших рассуждений была следующая. Что может служить показателем качества работы институтов и их позитивного или негативного влияния на бизнес и жизнь людей? Промежуточных измерителей можно придумать много. Конечным же становится количество услуг и товаров, которые можно получить в обмен на количество вложенного труда. Понятно, что номинальные цены при этом сравнивать некорректно. Цена труда (зарплата) в России ведь тоже ниже, чем в Европе.
Но и простое сопоставление соотношения средней по стране заработной платы и стоимости того или иного продукта не дают адекватного представления о доступности тех или иных благ. Точнее, не выявляют институциональную составляющую в этой доступности. Ведь мы и работаем хуже, чем жители большинства стран Европы, и, рассуждая по-марксистски, как работаем – так и получаем, и плохие институты тут ни при чем. Если в России производительность труда в три раза ниже, чем в Германии, то нормально, что покупательная способность зарплаты в три раза ниже немецкой. То есть если бы иностранный рабочий трудился с такой же производительностью, как российский, то он должен был бы иметь возможность приобрести такое же количество благ на свою заработную плату.
Необходимо было найти возможность провести сравнение в сопоставимых величинах. Для начала мы скорректировали средние заработные платы в разных странах, исходя из производительности труда. Если после приведения зарплат к общему знаменателю мы видим, что в каких-то секторах покупательная способность отечественной зарплаты существенно отстает от иностранной, эта разница предположительно может быть объяснена плохими институтами.
– Производительность труда – корректно измеряемая величина?
А.Д.: Корректность измерения производительности труда – очень спорный момент, вокруг него сломано немало копий. Но это вопрос, выходящий за рамки данного исследования. Мы вынуждены работать с тем, что есть. Это статистика OECD, в которой в качестве базы для сравнения берется уровень производительности труда в США и приравнивается к 100%. Затем с этой базой сравнивается производительность труда в других странах. Практически во всех государствах ЕС-15 этот показатель составляет 80-100% (чуть ниже он только в Италии и Финляндии). Вторую группу стран составляют новые члены ЕС, уровень производительности труда в которых редко превышает 60%. Самую низкую производительность по сравнению с американской имеют Россия и Болгария – 35,8 и 36% соответственно.
Понятно, что у нас есть возражения относительно такой методологии подсчета. Но для нашего исследования было важно наличие сопоставленной производительности труда по ряду государств. Кстати, именно это определило круг стран, по которым проводилось сравнение. В их число кроме России вошли страны Центральной и Восточной Европы (Польша, Венгрия, Чехия, Словакия, Эстония), а также Западной Европы (Финляндия, Австрия, Германия, Швейцария) и США.
– По какому принципу отбирались товары для сравнения?
Э.П.: Здесь было три соображения. Нам нужны были товары, которые потребляют все. Товары, потребляемые в разных странах. И наконец, товары, которые, если можно так выразиться, везде значат одно и то же. Например, потребление вина в одних странах – элитарная практика, в других – массовая. Во Франции вино стоит как минералка и пьется как минералка, а у нас это праздничный напиток с налетом некоторого изыска. Кроме того, пришлось исключить товары с существенно разными налоговыми политиками (например, крепкий алкоголь), с высокой брендовой составляющей в цене (одежда, обувь). Также исключена бытовая и электронная техника: почти вся она производится в Китае и тоже имеет в цене брендовую составляющую.
В итоге мы выделили для сравнения несколько групп товаров: продукты питания (картофель, куриное мясо, пиво), инфраструктура (интернет, мобильная связь, бензин), недвижимость (жилье – двухкомнатная квартира площадью 50 кв. м, аренда офиса и четырехзвездочный отель). Все розничные цены были переведены в евро по курсу на начало 2009 года. После этого сравнили, сколько товаров и благ из каждой категории может средний житель выбранных стран потребить на свою зарплату, скорректированную на производительность труда.
Не все плохо
– Что получили в итоге?
А.Д.: Наверное, не слишком очевидный для обывателя результат: утверждение «у нас все дорого» оказалось неверным для многих товарных позиций. Например, куриное мясо во Франции, Венгрии, Словакии, Словении, Болгарии и Эстонии относительно дороже, чем в России. Совсем незначительно от российской отличается относительная стоимость куриного мяса в Бельгии, Финляндии, Италии, Ирландии, Нидерландах, Испании и Швейцарии. Картофель (правда, до резкого подорожания в 2010 году) вообще в большинстве стран менее доступен, чем в России: относительно дешевле он только в Эстонии, Греции, Финляндии.
Похожая картина по мобильной связи – она оказалась доступнее только в Финляндии (в полтора раза), Германии (в два) и Дании (в 3,7 раза). По сравнению с другими государствами россияне на среднюю заработную плату, скорректированную на производительность труда, могут приобрести больший объем услуг мобильных операторов. По стоимости интернета и бензина картина весьма разнонаправленная (последнее, к слову, странно для нефтедобывающей страны). В США, к примеру, бензин оказался доступнее в 2,6 раза. Но для жителей целого ряда стран (Польша, Чехия, Словакия) он менее доступен.
– Вы хотите сказать, что плохая институциональная среда в России – миф?
А.Д.: Вовсе нет. Там, где речь идет о недвижимости, картина получилась диаметрально противоположная. Для анализа стоимости жилья мы взяли цены в столицах и крупных городах разных стран – эта статистика более доступна. Соответственно, в России взяты средние цены на жилье в Москве в пределах МКАД и в Санкт-Петербурге в пределах КАД. Номинальная стоимость квадратного метра жилья в Москве и Петербурге не самая высокая среди сравниваемых стран, хотя и попадает в первую десятку. Если просто посчитать, сколько на среднемесячную зарплату россиянин может купить квадратных метров, получим самый низкий показатель по всем сравниваемым странам – всего 0,06 кв. м. Это в 10-12 раз меньше, чем в Западной Европе. После корректировки зарплаты на производительность труда картинка изменилась, причем кардинально.
Стоимость жилья в зарплате, скорректированной на производительность, в США и Франции даже выше, чем в России. Видимо, из-за очень высоких цен на недвижимость. Но всем остальным государствам мы проигрываем. Доступность недвижимости в полтора-два раза выше в Болгарии, Швейцарии, Испании, Словакии, Италии и Чехии; в два-три раза – в Словении, Польше, Нидерландах, Греции и Финляндии; в четыре-пять раз – в Эстонии, Португалии, Венгрии, Германии, Дании, Бельгии. В Австрии этот показатель просто зашкаливает – он в 5,4 выше российского.
То же самое мы видим на двух других примерах, связанных с недвижимостью. Относительная доступность номера в четырехзвездочном отеле в других странах выше в два-три раза. Разница в стоимости аренды порой семикратная – именно во столько раз доступнее офисная недвижимость для жителей Австрии, Бельгии, Дании, Греции.
– О чем говорит этот дисбаланс?
Э.П.: По нашей гипотезе, на тех рынках, где успех зависит в большей степени от предприимчивости человека, от технологий производства и минимально завязан на взаимодействие с институтами, конечная цена формируется в соответствии с рыночными механизмами. Поэтому Россия по уровню относительной доступности товаров или благ не только не отстает от соседних стран, но по некоторым позициям даже обгоняет их. Почему нет? У нас есть свои плюсы, например сравнительно низкая стоимость труда. Те же товары, которые оказываются при сопоставлении в разы менее доступны для россиян, характерны для тех сфер экономики, где велико влияние институциональных условий.
Долго и дорого
– Второй этап исследования, качественный, подтвердил вашу гипотезу?
Э.П.: Более чем. Мы пошли «в поле» и стали опрашивать предпринимателей, каким образом и насколько им мешают институты – там, где они мешают. И вне зависимости от сферы бизнеса складывалась одна и та же картина: цена повседневной деятельности с точки зрения затрат на взаимодействие с институтами не такая уж высокая. Да, берут взятки, мучают проверками, бухгалтерия «кривая» и вести ее дорого. Но, например, в цене бутылки пива связанные с этим издержки не превышают, по оценкам респондентов, 3-5%, что сопоставимо с любой европейской страной. Неприятно, но не убийственно – это не влияет на решение о ведении бизнеса.
А вот где доля институциональной составляющей становится практически запретительной и достигает десятков процентов в конечной цене товара, так это в сферах бизнеса, в которых необходимо получать большое количество согласований и разрешений. Там, где без одобрения чиновника невозможно сдвинуться с мертвой точки. И в первую очередь это строительная отрасль. У нас на стене висит внутренний документ, разработанный одной строительной фирмой, – блок-схема согласований документации на возведение одного дома в Москве. Мало того что количество квадратиков (этапов) исчисляется десятками, так еще предписывается строгая последовательность действий – не пройдя один этап, нельзя переходить на другой. В среднем процесс занимает 3,7 года. Характерно, что респонденты из стройкомплекса даже не замечают своих расходов на ведение бухгалтерии и проверяющих ввиду их несущественности по сравнению с издержками на получение согласований.
– Цена подписи чиновника?
Э.П.: Коррупция – не единственный порок отечественных институтов. И даже, похоже, не главный. Не надо думать, что все затраты связаны со взятками. Взятки, конечно, большие: в строительной отрасли до сих пор передаются деньги чемоданами, что уже нехарактерно для других российских бизнесов. По оценке строителей, такие выплаты составляют от 5 до 15% стоимости проекта.
Коррупционная составляющая формирует примерно треть затрат, но еще столько же приходится на квазикоррупцию. При множестве разрешительных ведомств существуют по виду частные компании, обладающие негласной монополией на оформление тех или иных документов, необходимых для получения разрешений. Например, чтобы поставить печать на проект подключения строящегося объекта к электросетям, нужно сначала заплатить нормальной рыночной компании за сам проект, а потом – государственному институту, который проверит проект на соответствие ГОСТам и заверит его как свою работу.
И это не только дополнительные деньги, но и время, которое уходит на прохождение лишних инстанций. Временные затраты формируют еще треть потерь бизнеса. Если в Европе от бизнес-плана до открытия нового отеля проходит два-три года, то в России – четыре-пять лет.
А.Д.: Временные потери ведут к потерям по кредитам. Как правило, строительство ведется на привлеченные средства, а процентные банковские ставки у нас в 2009 году были в три раза выше, чем в большинстве развитых европейских стран, и в полтора-два – чем в восточноевропейских. К тому же дополнительные риски бизнеса связаны с отсутствием прозрачных, рутинизированных процедур. Законодательный цикл зачастую оказывается короче строительного: дом создается пять лет, а за это время какие-то правила поменяются.
– Во сколько обходятся плохие институты конечным потребителям?
Э.П.: Совокупные потери бизнеса, по данным респондентов из строительной отрасли, в регионах достигают трети стоимости проекта, в Москве – двух третей. Отсюда возникает запретительно высокая цена на жилье и, как следствие, меньшая доступность благ, связанных с недвижимостью.
– Какие выводы вы сделали?
Э.П.: На самом деле интерпретации разные даже у участников исследования. Я придерживаюсь следующей точки зрения. То, что в России плохие институты, – неправда. В России социальная институциональная среда не хуже, чем в Восточной Европе. Уровень доверия между частными предпринимателями не столь низок, как принято думать, инфраструктура для ведения реального бизнеса – совсем не такая плохая, как считают обычно. Но у нас очень плохое государство. Оно плохо организовано, забюрократизировано, коррумпировано. Оно медленное, ленивое, не заинтересованное в результатах своей деятельности. И вот там, где институциональная среда представлена государством, начинаются все проблемы. Другими словами, негативное влияние институциональной среды на доступность благ в России практически полностью определяется административной рентой и процессом ее извлечения. Однако государство извлекает административную ренту в заметных масштабах не из всей экономики, а только из бизнеса, зависимого от разрешительных процедур. То есть берет у того, кто сам приходит и о чем-то просит.
