Уверенный рост винодельческой отрасли — одно из главных послекризисных достижений экономики юга России. Более того, модернизация ведущих предприятий отрасли уже фактически состоялась, что позволяет ожидать от наших вин гораздо большего, чем освоение внутреннего рынка. Последняя задача, собственно, и решалась во время кризиса лидерами отрасли.
В последнем рейтинге 250 крупнейших компаний юга России виноделие было представлено впервые. Вошедшее в рейтинг ОАО «АПФ “Фанагория”» пока заняло в нём лишь предпоследнюю строчку, но по динамике роста выручки компания оказалась в первой тридцатке, увеличив свои доходы почти на 42% — с 1,155 млрд рублей в 2008 году до 1,638 млрд в 2009 году. О стратегии развития предприятия «Эксперту ЮГ» рассказывали его генеральный директор Пётр Романишин и генеральный директор торгового дома «Фанагория» (ГК ViWine) Сергей Колосов.
Новый Старый свет
— Не так давно мне довелось побывать на вашем производстве, и у меня осталось впечатление, что вопрос его модернизации компанией в целом решён. При этом, глядя на то, как на полках магазинов постоянно увеличивается ассортимент вашей продукции, возникает гипотеза, что главной задачей развития компании сегодня скорее являются маркетинг и дистрибуция. Это правильный ход мыслей?
П.Р.: — Впечатление у вас правильное, хотя процесс совершенствования технологии безграничен. Я своим технологам обычно привожу такой пример: если брать вершину семь тысяч метров, то есть рубежи в три тысячи, пять, шесть, есть последние 500 метров. По моим ощущениям, из этих семи тысяч мы уже взяли шесть. Осталась последняя тысяча метров — она самая сложная. А ведь принципы высококачественного виноделия российская винодельческая отрасль — в том числе и наша компания — исповедует не так давно. Нам есть куда расти: речь идёт и о тонких настройках, начиная от привойно-подвойной комбинации, и об агрокультуре, и о менталитете сотрудников — от охранника до главного винодела. Поэтому в технологическом вопросе мы ни в коей мере не сбавляем обороты, начинаем более вдумчиво и скрупулёзно работать в глубину.
Что касается дистрибуции, то это жизнь предприятия, кровеносные сосуды, без которых оно не может существовать. Я считаю, что мы — одна из самых успешных компаний в плане дистрибуции: мы системно работаем более чем с 60 регионами России от Калининграда до Сахалина и практически со всеми лучшими федеральными сетями, как российскими, так и иностранными. У нас появляются новые продукты. Уже есть три блока, которые основаны на собственном виноградарстве: это шампанское, вина, коньяк. Нашему коньяку год, в винах главные новинки — это премиальная серия «Крю Лермонт», ледяное вино, шампанское премиального уровня; к новому году впервые в истории «Фанагории» выйдет классическое шампанское. Все эти продукты, конечно, требуют продвижения, расстановки, листинга, и здесь мы находимся в жёстких рыночных условиях наряду со всеми производителями, в том числе крепкого алкоголя, по которому сформированы строгие условия вхождения в рынок.
— В каких регионах у вас сегодня наибольшие продажи?
П.Р.: — На первом месте, естественно, Краснодарский край в силу южного типа потребления, ориентированного на сухие вина. Далее идут самые крупные мегаполисы. На мой взгляд, у нас дистрибуция по всей стране равномерна, нет каких-то белых пятен. Наша задача — расти вширь: если мы присутствуем в 20 процентах точек в каком-то регионе, то мы хотим быть в 30, потом в 40 и так далее. Если мы присутствуем только вином, то хотим присутствовать и шампанским, и коньяком. Но наши возможности производства не безграничны, потому что существует естественный ограничитель — виноград. По некоторым винам, к сожалению, надо ждать четыре-пять месяцев до того, как вина урожая этого года будут готовы к продаже.
С.К.: — В этом году наибольшие усилия нами были приложены на Дальнем Востоке. Например, мы участвовали в качестве спонсора во всех титульных мероприятиях во Владивостоке и Хабаровске. Два-три года назад там российского вина не было в принципе. Но при этом в обычном магазине можно найти широкий выбор самых дорогих вин, и вы нигде такого выбора не увидите, даже в Москве. Вообще, на Дальнем Востоке культура потребления вина выше, чем в столице. По одной простой причине: пока не было такой жёсткой законодательной базы по вину, как сейчас, там работало огромное количество импортёров вина, и привозить вина из Австралии или Новой Зеландии было очень дёшево. Самое дешёвое вино из Австралии или ЮАР было на две головы выше российского, люди привыкли к такому продукту и ждут именно такое вино. Поэтому там более требовательные потребители, чем в центральной России.
— В продвижении продукции вы сталкиваетесь с тем, что называется региональным протекционизмом?
П.Р.: — У нас прежде всего существует национальный снобизм, потому что для определённой части населения русское вино — это моветон. Мы с удивлением сталкиваемся с тем, что для многих жителей нашей страны в принципе является откровением, что в России растёт виноград — от этого всё и идёт. И только если человек побывает на предприятии и ему «вслепую» нальют в разные бокалы французское и наше вино, приходит понимание, что российские вина ничем не уступают импортным. Во-вторых, всё премиальное советское виноделие территориально строилось Госпланом так, что Россия в имиджевом плане осталась без премиального вина. В Советском Союзе традиционно винными регионами считались Молдавия, Грузия, в области десертных вин — Крым. Из российского вина можно назвать только «Абрау-Дюрсо» и «Саук-Дере» — вот и всё. Реальные органолептические свойства тех вин, у которых был высокий имидж — это, правда, отдельный вопрос. Так что мы сейчас в чём-то повторяем путь Южной Африки, которая 20 лет назад — это не так уж давно — из ничего стала серьёзным игроком на мировом рынке. До этого там всё было откровенно плохо, но за короткий период времени — от трёх до пяти лет — прошла тотальная модернизация всего национального виноградарства, и сейчас по технической оснащённости их винзаводы в среднем опережают европейские. И вот результат. Поэтому на внешних и внутренних рынках — среди сознательных потребителей, которые не страдают излишним снобизмом — мы позиционируем наши вина как вина «нового Старого света». Россия всегда была составной частью культурного и ментального пространства Европы от Испании до Урала, но коммунистический эксперимент её из этого пространства вырвал. Сейчас начался обратный процесс.
— А есть ли проблемы с вхождением в определённые розничные сети?
П.Р. — Мы действуем в рамках возможного. Те деньги, которые можем себе позволить направить на листинг, мы направляем. Зачастую, если мы вначале и не находим согласия с той или иной сетью, в конечном итоге торжествует здравый смысл и нам предлагают разумные условия, когда видят ассортимент соседних сетей.
На пороге мирового рынка
— Можно ли утверждать, что между российскими виноделами уже существует конкуренция? Или борьба по-прежнему идёт с импортной продукцией?
П.Р. — Не так много российских производителей исповедуют принципы истинного виноделия — к сожалению, нет даже десяти таких предприятий. Но тех, кто исповедует эти принципы, я никогда не буду считать конкурентами. Наша сверхзадача — сломать стереотип о том, что русского вина нет в принципе, что приличный человек не может поставить на стол российское вино. Ведь что такое вино? Это на 99 процентов грунтовая вода, содержащая более четырёх сотен микроэлементов и минералов, — эта вода впитывается корневой системой винограда, проходит в ягоды и превращается в вино. То есть вино — это русская земля, которая доносится до бокала трудом виноградаря и винодела. Вина реально мирового уровня в России уже есть, и мы хотим, чтобы президент России, принимая иностранных гостей, угощал их кровью земли Русской. И это уже происходит. В Константиновском дворце, к примеру, есть несколько бутылок фанагорийского вина в запасниках. Недалёк тот день, когда никому даже в голову не придёт, принимая гостей из-за рубежа, ставить на стол нерусское вино. Обратите внимание: в Европе не найдёшь ни одной культурной нации, у которой нет своего серьёзного вина. Невозможно представить, чтобы итальянцы, встречая высоких гостей, ставили на стол чилийское вино, как у нас до недавних пор.
— Как вы считаете, насколько нашим виноделам удалось продвинуться в этой ломке стереотипов?
С.К.: — То вино, которое мы сейчас с вами пьём — это не какие-то директорские запасы, оно взято из обычного магазина. И сейчас, когда у виноделов проходят различные мероприятия, они собираются и достают бутилированное вино, которое сделали сами. А водки на столах у виноделов теперь, как правило, нет вообще, это даже стало дурным тоном.
— Кризис, на ваш взгляд, сильно изменил отношение потребителей к нашему вину?
П.Р.: — Два кризиса — 98-го года и недавний — мы ощутили на себе совершенно по-разному. В 98-м у всех без исключения производителей была очередь: не надо было заниматься дистрибуцией, маркетингом, в течение одного года можно было распределять продукцию, и у кого были мощности, те, конечно, смогли от этого выиграть и заработать. А у кого были мозги, вложили заработанное в модернизацию, чтобы за эти 10 лет пройти путь от производства ординарного, самого обычного, по советской технологии, вина к тому, чтобы конкурировать на равных с мировыми производителями. Не так давно мы продали алиготе «Фанагории» в Лондон — это вино в английской прессе сравнивали с алиготе из Бургундии, которое там, надо сказать, подзабыли. И вот примерная цитата из статьи в Wall-Street Journal: «Неужели в такой северной стране, как Россия, можно произвести такое вино? Оно оказалось слишком серьёзным, чтобы его сопровождать едой, и оно достойно того, чтобы получать от него удовольствие в чистом виде». Но польстило даже не это, а то, что наше алиготе сравнили с тем, что делают в самом топовом шато Romanee-Conti.
— Насколько мне известно, в Лондон попали очень небольшие партии вашего вина…
П.Р.: — Да, всего 3 500 бутылок. Но там опубликовали данные — у англичан маркетинг немного глубже устроен — что наше вино продали на 38 процентов быстрее, чем рассчитывали. Плюс цена волшебная: мы продали в Англию вино по фунту, а в Англии оно стоило 7 фунтов 99 пенсов. Надо, конечно, учитывать логистику, таможню и прочие накладные расходы, но я думаю, если бы они сделали разумную наценку, то скорость продаж была бы несколько иной.
— Есть ли планы увеличить поставки на экспорт в разы, если не на порядки? И вообще, какие возможности вы видите для продвижения своих вин за границу?
П.Р.: — На самом деле наш российский рынок выпьет всё, что мы успеем произвести, поэтому если какая-то страна не имеет наших вин — это её проблемы.
В данном случае мы реалисты. Нас там никто не ждёт, но, тем не менее, есть люди, которые экспериментируют, которым интересно пробовать что-то новое. Сейчас, бывая за границей, мы уже чувствуем себя там абсолютно своими — и наоборот. Знаменитый винный критик Дженсис Робинсон была у нас в гостях год назад, и я очень чётко запомнил её фразу из отчета, который был опубликован в Financial Times: «На юге России, на Кубани всё оказалось неожиданно нормально». Так или иначе, на внешний рынок мы нацелены, и дорогу осилит идущий. Шаг за шагом мы этим занимаемся: у нас уже были поставки в Японию, США, Израиль и даже Таджикистан — там русские ребята строили какой-то энергообъект и поставили чёткую задачу: нам привезти именно такой водки и такого вина.
С.К.: — У нас есть хороший друг, испанец, который возглавляет ряд ассоциаций виноделов в Латинской Америке, в Колумбии и Венесуэле. Оригинального вина там нет, но испанцы принесли туда свою культуру его потребления, и она осталась. И в этих странах мы реально можем конкурировать с ведущими европейскими поставщиками. Законодательная база по алкоголю там очень жёсткая, и туда не имеет смысла привозить столовое вино за 80 центов — проще привезти высококачественное вино, скажем, за четыре евро, и в этой нише мы можем конкурировать. В прошлом году «Фанагория» участвовала в выставке в Колумбии, и наша десертная группа — кагоры — произвела там фурор, потому что в Колумбии нет таких вин, там не знали, что такое вообще есть в природе, а цена и качество по этому продукту несоизмеримы — сравните стоимость бутылки хорошего португальского портвейна и нашего кагора. На эту группу вин мировые производители задали определённый уровень цен, и он очень высокий. А наша десертная группа, произведённая по классической технологии, с учётом снятия акциза при экспорте становится сверхконкурентным продуктом на мировом рынке, но этот продукт нужно двигать и двигать.
Достояние республики
— В прошлом году вы первыми среди российских виноделов опубликовали декларацию о количестве собранного винограда. Задаст ли этот шаг определённый стандарт для всего рынка?
П.Р.: — В своей декларации мы также сказали, сколько бутылок и какого уровня премиальности вина и шампанского мы произведём из собранного винограда, и это станет ежегодной практикой. Декларация оказалась созвучна принципам недавно созданной саморегулируемой организации виноградарей и виноделов. Одно из положений членства в этой организации — обязательство декларировать объёмы производства. Наши представители входят в совет этой организации, и мы были в числе пяти учредителей, которые начинали процесс её создания. Если организация себя зарекомендует с положительной стороны, то государство сможет отдать ей часть контролирующих функций, как это уже сделано у строителей и в других отраслях. Такая политика, когда здоровая часть рынка регулирует основную его массу, существует во всех странах. В нашу организацию входят владельцы компаний, которые априори не могут действовать против своего бизнеса и его идеологии, поэтому организацию невозможно купить или что-то с её помощью пролоббировать узким кругом лиц. Кроме того, «Фанагория» стала одним из учредителей зарегистрированного в Краснодаре некоммерческого партнёрства «Аграрная цивилизация», целью которого является сохранение наследия, связанного с винодельческой и гастрономической культурой Восточного Причерноморья.
— Сегодня много говорится о развитии инструментов частно-государственного партнёрства как одного из главных механизмов модернизации российской экономики. Работают ли уже эти механизмы в виноделии?
П.Р.: — Мы очень благодарны за поддержку губернатору Кубани, он всей душой понимает вино и за счёт краевого бюджета поддерживает отрасль настолько, насколько возможно. Мы провели техническое перевооружение благодаря тому, что до кризиса существовало и сейчас реанимировано субсидирование процентной ставки по приобретению оборудования, которое не производится в России. Мы даже смогли убедить краевое законодательное собрание, что бочка является оборудованием, без которого невозможно сделать вино и настоящий коньяк. Одним словом, наша власть нас понимает и поддерживает — краевая больше, чем федеральная. Могу привести ещё один интересный эпизод. До некоторых пор в краснодарском аэропорту не было представлено ни одного российского — не говоря уже о кубанском — вина. Это была абсолютно неправильная ситуация: у нас впереди Олимпиада. Мы обратились с письмом в администрацию края, нашли поддержку, и теперь в краснодарском аэропорту можно приобрести отечественные вина.
— Кстати об Олимпиаде. Каким вы видите своё в ней участие? Будете ли вы бороться за то, чтобы фанагорийские вина стали официальным олимпийским напитком?
П.Р.: — Это вопрос не виноделия, а продаж и маркетинга. Мы готовы предоставить продукт мирового класса. Но пока нет внятного понимания, на каких условиях можно разместить на нём олимпийскую символику. Мы и с Олимпиадой, и без неё работаем над совершенствованием технологии производства как вина, так и шампанского, с которым, надеюсь, нам будет что праздновать в Сочи, в отличие от Ванкувера. Сейчас мы готовим классическое шампанское, оно у нас выйдет впервые в истории, и до Олимпиады, безусловно, есть время, чтобы сделать его ещё лучше. Из урожая этого года мы планируем сделать розовое шампанское не по купажной схеме, а из красных сортов винограда, а также красное шампанское, аналогов которому нет на мировом рынке — в мире красное шампанское не производят. Кроме того, у нас будет новинка в серии «крю» — кларет, это купаж каберне-мерло и ещё три-четыре процента местного сорта. Этикетки уже готовы.
— В этом году «Крю Лермонт» был официальным напитком Сочинского форума. Вы чувствуете от таких мероприятий эффект в плане продвижения марки? Получаете обратную связь?
П.Р.: — Я считаю, что статус официального напитка форума — это закономерный результат. Вино доказало своим качеством то, что оно достойно быть таким напитком. Кубань гордится своим форумом, и для нас честь, что нас туда пригласили представить свои вина, чтобы деловая элита России, которая приезжает в Сочи, могла с ними познакомиться, а принцип сарафанного радио никуда не делся. Мы видим статистику продаж, она по «Крю Лермонт» положительная. Кроме того, в этом году отмечалось тысячелетие Ярославля, и «Фанагория» выступала одним из партнёров этого мероприятия — на нашей продукции, которая была представлена на всех официальных мероприятиях и продавалась в Ярославской области, был размещён логотип празднования. В этом году мы впервые провели художественный конкурс «Фанагория Арт» — одним из членов жюри был художник из Франции. А в октябре «Крю Лермонт» могли продегустировать посетители Russian Fashion Week в Москве.
О творческих процессах
— Каковы ваши стратегические задачи в сфере брендинга? Правильно ли я понимаю — опять же, судя по полкам магазинов — что будет делаться всё больший акцент на продвижении премиальных серий, а роль линейки дешёвых вин начнёт постепенно снижаться?
П.Р.: — Эта линейка нам менее всего интересна с экономической точки зрения, поэтому в отношении к самому низкому сегменту серьёзных усилий прилагать мы не будем. У нас есть план работы до 2015 года. За последние несколько лет мы посадили более 1200 гектаров и понимаем, какой сортовой состав получим до 2015 года. Исходя из этого, у нас есть план выработки виноматериалов и план реализации по премиальным винам — номерному резерву и крю; кроме того, мы работаем над гран крю, плюс ледяное вино, коньяк и шампанское. Правда, нас серьёзно ограничивает правовое поле, в первую очередь запрет рекламы по телевидению.
— Коньяк для вас — это вопрос престижа, полноты линейки продукции? Или здесь планируются творческие открытия?
П.Р.: — Мы хотим сделать лучший коньяк в России, и нас оскорбляет то, что Кубань, производя более 50 процентов российского винограда, имеет несопоставимую с этой цифрой долю объёма произведенного или хотя бы разлитого в России коньяка. Как вы думаете, сколько она составляет?
— Для меня российский коньяк — это в первую очередь дагестанский, тут тоже есть свои стереотипы. А на Кубани, думаю, процентов 10 коньяка делают.
П.Р.: — Полтора процента. Нормально? Всё перевернуто! И нас это оскорбляет, это неправильная ситуация. Русского коньяка из русского винограда вообще крайне мало. На Украине, скажем, с 1 января действует закон, согласно которому через три года те производители коньяка, которые в купаже не будут использовать 25 процентов спирта, перекуренного из местного винограда, лишатся лицензии. В результате украинская нация получит коньяк, который хотя бы на четверть создан из своего винограда, а это означает рабочие места в виноградарстве и смежных отраслях. У нас же 30 процентов коньяка делается вообще непонятно из чего — на полке можно увидеть коньяк за 100 рублей, в то время когда акциз на бутылку составляет 45 рублей, плюс стоимость бутылки с этикеткой, колпачком и акцизной маркой. То есть 100 рублей за бутылку коньяка — это чудо, по-другому не назовёшь.
Поэтому мы хотим сделать великолепный коньяк из кубанского винограда, и думаю, что за три года войдём в число российских лидеров по динамике прироста своих спиртов. За три года мы заложили порядка 1 миллиона 400 тысяч литров коньячного спирта на выдержку. К Новому году должны сделать первую бочку из кавказского дуба — создаём своё производство, потому что не оказалось ни одного адекватного производителя, который, получив деньги, сможет сделать 500 или тысячу бочек определённого качества: чтобы клёпка была из дуба возрастом как минимум 80–100 лет и пролежала год-полтора в естественных условиях для испарения лишних дубильных веществ — только после этого можно делать бочку. Такого производителя не оказалось. И это не бизнес-решение: о вложенных деньгах придётся забыть минимум на пять лет. А у нас в коньяке уже работает тысяча бочек, и мы хотим за четыре-пять лет довести их число до семи-восьми тысяч.
— А мастеров коньяка вы откуда берёте?
П.Р.: — Это наши специалисты. Мы тесно сотрудничаем с коньячными мастерами Кубани, которые в своё время создавали коньячную промышленность в Молдавии и принимали участие в формировании кубанских технологий.
— Какие цели ставились, когда вы выводили на рынок ледяное вино?
П.Р.: — Мы стремились к диверсификации продукции. Название «ледяное вино» соответствует имиджу России: 85 процентов территории нашей страны — это холодные земли. Значимая часть потребителей в России любит сладость во вкусе, и айс-вайн — это как раз разумный компромисс. Это естественный продукт, в котором есть эндогенный спирт (12 процентов) и природный сахар. Во время прессования мороз выдавливает воду из ягоды, а остаточный сахар (16 процентов) сохраняется после очень нежного брожения, которое требует больших усилий виноделов. Получается великолепное сочетание.
— Как идут его продажи? Сама цена — примерно тысяча рублей за поллитровую бутылку — в голове у потребителя укладывается?
П.Р.: — Этого вина невозможно произвести много, и тот объём, который мы произвели, находит своего потребителя в спокойном режиме. Сложно назвать это значимым бизнес-проектом, но то, что получилось, доставляет нам в том числе и моральное удовольствие.
— А «Цимлянский чёрный» хорошо продается?
П.Р.: — Очереди нет, но главное, что мы способны произвести это вино из российского сорта винограда.
Не просто вино
— Рассматриваете ли вы возможности выхода на рынки публичного капитала (вплоть до IPO) для привлечения новых инвестиций в производство?
П.Р.: — Эти механизмы в виноделии имеют место, но на данном этапе у нас есть своя идеология, которой мы следуем. Мы не рассматриваем свою работу как бизнес — это наша жизнь. Как повлияют на неё новые люди с новыми деньгами? Мы не уверены, что положительно. Сегодня мы можем работать не на прибыль, а на будущее. У нас есть программа по виноградарству и по модернизации производства вина до 2015 года. Мы не работаем в минус, а чтобы обеспечивать те инвестиции, которые нам нужны, достаточно реинвестировать заработанное. Хотелось, может быть, получать бóльшую прибыль, но в целом нам нравится то, что мы делаем и как мы это делаем.
— Вы используете в своей деятельности аутсорсинг?
П.Р.: — У нас и брендинг, и продажи, и виноград — всё своё, аутсорсинг не используется. В этом есть свои плюсы и минусы. Но я считаю, что в России нет рынка услуг брендинга по разумным ценам, нет нормального производителя бочек и так далее. Поэтому приходится всё, что нам необходимо, и всё, в чём мы хотим быть уверены, делать самим. Так получилось, что все владельцы предприятия занимаются реальной работой на нём, в этом залог успеха. Запустив чужую идеологию, мы получим деньги, но нам скажут, что нужна быстрая отдача. А в виноградарстве самый длинный цикл, и он ничем не застрахован. У нас 45-я параллель — это пограничная территория, где ещё возможно получать великие вина, но за это надо платить определённую цену. Она заключается в циклических заморозках, в потере урожая. В этом году, к примеру, мы потеряли четыре тысячи тонн винограда — 35 процентов урожая.
— А как сегодня обстоит дело со страхованием рисков виноделов?
П.Р.: — Теоретически механизмы работают, практически нет. Допустим, у вас есть 100 гектаров виноградников, и вы особо дорожите 20-ю гектарами на северном склоне, который наиболее подвержен заморозкам. А страховая компания говорит: нас это не устраивает, мы хотим страховать только 100 гектаров. Если мы считаем страховую сумму за 100 гектаров, это окажется для нас неподъёмным. Если бы государство предложило какую-то программу софинансирования, что очень широко применяется в Западной Европе, потому что виноградарство — это рабочие места, тогда механизм бы заработал.
— Каковы ваши планы в области винного туризма? Это просто приятное дополнение к основному бизнесу или у него есть перспектива стать отдельным большим направлением?
П.Р.: — Для развития этого направления требуются очень серьёзные вложения. У россиян уже есть большой опыт посещения европейских стран, опыт правильно организованного отдыха, и они хотят открывать новое здесь, но с таким же комфортом и пониманием, что у нас не хуже. И мы должны создать продукт именно такого уровня. Для того, чтобы как следует ознакомиться с нашим предприятием, нужны сутки. Поэтому необходимо создать полноценные условия для этого — должна быть не только гостиница, а вообще вся атмосфера, располагающая к тому, чтобы человек провёл у нас, скажем так, мини-уикенд. Это есть в программе развития предприятия, и первый шаг в виде открытия фирменного магазина сделан. Дальше к нему может добавиться музей вина. Мы также реализовали проект фазанария — там уже живёт 800 фазанов, а также пять оленей, 20 кабанов; но пока мы не совсем готовы показывать этот объект туристам. В дальнейшем это будет наш собственный сафари-парк.
— Как развивается ваш проект школы сомелье?
П.Р.: — Это для нас планово-убыточный проект. Сумма расходов не такая большая, поэтому мы под, может быть, несколько претенциозным названием «Академия вина Фанагории» внедряем идею, что любой человек за разумные деньги — 1 200 рублей — может посетить три занятия, где специалисты расскажут ему о вине и винограде, и сравнить вина по категориям — фанагорийские и ведущих мировых регионов. И после этого сделать свой выбор. Для этого достаточно просто зарегистрироваться на нашем сайте: программа работает в Краснодаре, уже запущена в Ростове и Казани, а далее появится во всех городах-миллионниках.
— Сколько человек уже прошли эти курсы?
П.Р.: — Проект работает не так давно — несколько сот человек уже прошли.
— Насколько это выгодная форма продвижения бренда?
П.Р.: — Как правило, люди гордятся тем, что в России производят достойное вино. Человек, который любит вино, в месяц выпивает хотя бы три бутылки. Умножаем на 12 месяцев, добавляем к тем, кто посетил курсы, их родственников и знакомых — получаем за год неплохой результат. В конечном итоге, это тоже ломка стереотипов. Государство говорит о том, что до 2020 года должна быть снижена смертность от алкоголизма, но мы в очередной раз бросаемся из крайности в крайность: если боремся с алкоголем, то со всем сразу. Но надо предложить разумную замену — почему не объяснить, что от ста граммов вина в день только польза? Ряд стран приняли эту идеологию без лишнего ханжества, и у них вино считается продуктом питания (как мясо, яйца, колбаса, хлеб, сыр), который сопровождает и дополняет еду. Вино — это напиток местности, оно из почвы, из воды, оно лучше соответствует той еде, которая характерна для местности, они связаны одной кровью. Кстати, не только в ЕС, но и, к примеру, в Молдове, такой закон уже принят.
