Финансовый кризис показал, что правительствам развитых стран придется отказаться от стремления к высоким темпам экономического роста, рискуя поступиться своим политическим влиянием в мире, считает американский профессор Кеннет Рогофф. В интервью Handelsblatt эксперт заявил, что властям следует сконцентрировать внимание не только на поиске новых источников доходов и путях сокращения расходов.
— Г-н профессор, вы предлагаете отказаться от стремления к росту темпов экономического развития. Не является ли причиной тому пресыщение среднего и верхнего слоев общества на Западе?
— Минувшие 200 лет стали ярким периодом промышленных инноваций, которые освободили из плена бедности большую часть человечества. Теперь же встал вопрос: а способны ли мы и дальше выдерживать подобные темпы экономического роста? 1% в год — звучит как-то слабовато, но давайте посчитаем: если в течение предстоящих двух столетий мы станем увеличивать доход на душу населения на 1% ежегодно, то в конце концов станем в восемь раз богаче, чем сейчас. Но как это сделать без ущерба для экологии и социальной стабильности? К сожалению, политики строят планы только на краткосрочную перспективу, не просчитывая побочные эффекты экономического подъема.
— Но как это можно изменить, не затормозив прогресс?
— Финансовый кризис ясно продемонстрировал, что нам необходим новый императив экономического роста. Возьмем в качестве примера США. Здесь рост зависит в первую очередь от частного сектора — от потребления, от недвижимости. Мы имеем систему, в рамках которой частное потребление получает относительно госрасходов значительные преимущества. При этом инфраструктура настолько изношена, что для государства достаточно легко определиться с проектами, с помощью которых оно могло бы улучшить качество жизни населения. Так, к примеру, система образования — это просто позор, да и в здравоохранении тоже масса проблем.
— Но достаточно ли будет лишь только перераспределить прерогативы роста? Ведь индустриально развитым странам необходимо расти для того, чтобы снижать долговую нагрузку и иметь возможность обеспечивать свое стареющее население.
— В кратковременной перспективе нам нужны по меньшей мере умеренные показатели роста для ослабления долгового пресса и финансирования расходов на пенсии и здравоохранение. Но речь должна идти не только о том, чтобы найти новые источники доходов и пути сокращения расходов. Нам нужно привести и ожидания граждан в соответствие с финансовыми возможностями. Благодаря финансовому кризису Европа уже предприняла в этом направлении целый ряд шагов, хотя многое из запланированного остается пока лишь на бумаге. В США все это еще только предстоит сделать.
— Таким образом, новый императив роста касается прежде всего индустриально развитых государств?
— Именно так. Множество людей в Африке и Южной Азии пока еще не стали частью современного мира, они нуждаются совершенно в других стратегиях экономического роста. Впрочем, вопросы устойчивости развития быстро появляются по мере того, как происходит интеграция стран в мировую экономику. Тому пример — Китай, где использование ресурсов и загрязнение окружающей среды превратились в большую проблему.
— Неужели можно представить, что промышленно развитые страны пойдут на ограничение своего роста?
— Влияние ВВП на судьбы наций велико. Тот, кто откажется от экономического роста, получит проблему снижения политического влияния. Для всего мира в целом было бы хорошо, если бы мы ограничили рост, но, несмотря на это, слишком велик соблазн каждой отдельной страны делать ставку на высокие темпы экономического роста. Если бы Европа приняла сейчас решение расти следующие сто лет медленнее, чем США, то она собственными руками ослабила бы свои политические позиции в мире.
— Так в какой мере ученые могут влиять на дискуссию о новых целях экономической политики?
— Оглядываясь на последние 75 лет, можно сказать, что наибольший успех ученые имели благодаря не своим экономическим моделям, а тому, что внедрили в умы политиков рыночное мышление. Заслуга ученых в том, что сегодня регулирование рынков сориентировано на прозрачность и свободу конкуренции. Менее успешны они были в тех сферах, где действуют очень мощные, крупные и богатые игроки, например в финансовом секторе.
— Потому что ученые часто упускают из виду фактор экономического могущества?
— Они игнорируют фактор силы, который имеет гигантское значение. Большинство экономистов пытаются решить проблемы с помощью математических моделей, забывая при этом такие стратегически важные аспекты, как экономическая мощь и демократическая стабильность. Они убеждены, что для решения всех проблем им необходимо лишь все более качественное математическое знание и все более сложные модели. Но путь этот неправильный. Экономика не просто наука, а наука социальная. Для того чтобы находить действительно приемлемые решения, ей необходимо учитывать такие факторы, как политика и история.
— Нужно ли экономической науке в целом начинать после финансового кризиса все сначала?
— Итогом макроэкономических разработок последних 40 лет стали в высшей степени изящные, законченные модели, которые до сих пор доминируют в академическом мире. Однако применение этих моделей на практике было крайне неэффективным. Пока мир находился в состоянии относительного покоя, скажем, в докризисные годы, они, как казалось, функционировали вполне прилично. Но вот наступил большой шок, и они оказались бесполезными. Основополагающий принцип, на котором эти модели строились, — то, что рынки функционируют безупречно, а вмешательство государства ведет к худшим результатам, — был опровергнут. Наступило время экспериментов по исследованию несовершенства рынков. Но атаковать существующую систему будет гораздо легче, чем создавать новую добротную систему.
— Ну теперь мы знаем, что и финансовые рынки не идеальны.
— Это серьезный новый вызов. Сейчас многие экономисты пытаются понять, почему финансовые рынки не идеальны. Прежние модели могут послужить лишь устрашающим примером.
— В какой мере такие ученые, как вы, могут оказывать влияние на политику?
— Целью академической науки является влияние не на политику сегодняшнего дня, а на ту политику, которую будут делать через 25 или 50 лет. Все, что исследуется сегодня, требует времени для перепроверки, чтобы когда-нибудь потом войти в учебники, которые смогут оказать влияние на ход мысли политиков будущих поколений. Кстати, пример тому те, кому присуждаются Нобелевские премии. Часто эту награду они получают за публикации давно минувших лет, которые, несмотря на это, до сих пор известны лишь в профессиональных кругах.
Американский ученый Кеннет Рогофф является профессором экономики и публичной политики в Гарвардском университете, а также консультантом по экономическим вопросам Федеральной резервной системы США. В 2001—2003 годах он занимал должность главного экономиста МВФ.
