Мы можем не доверять статистике, мы можем называть ее разновидностью лжи, и все же статистика – единственный канал информации, по которому можно судить о состоянии экономики страны. И разумеется, в тяжелые времена, когда экономика напрямую подходит к кризису, интерес к статистическим показателям возрастает вдвойне.
О том, что происходит с отечественной экономикой, о сложностях сравнения России с Европой и о том, что означает для нашей статистики присоединение Крыма, "Ко" рассказал руководитель Федеральной службы государственной статистики РФ Александр Суринов.
"Экономика, конечно, проблемная"
– Самый первый вопрос, разумеется, как российская экономика прошла 2014 год?
– Есть неплохие цифры, но в целом экономика, конечно, проблемная, инфляция очень высокая, и это не радующий показатель. Совсем без инфляции тоже плохо. Вот в Японии, где ее нет, усиленно пытаются стимулировать экономику разными мерами, чтобы началось хоть какое-то экономическое движение, но у них не получается. В Европе тоже обеспокоены: у них вообще началась дефляция. Но у нас все-таки инфляция слишком высокая – 11%. Если говорить о промышленности, у нас произошел приличный рост в декабре прошлого года. Мы думали, это ошибка, проверяли и перепроверяли, но рост действительно был, и поэтому по итогам года хотя бы зарегистрирован положительный рост промпроизводства на 1,7%. Видимо, еще не сказались санкции. Хотя в некоторых отраслях сказались: сыры мы теперь не можем привозить из Европы, так стали сами производить. То же по мясным продуктам. То есть рост наблюдается в тех товарных группах, где наш бизнес смог компенсировать потерю товаров, которые мы раньше получали из-за границы. Отрадно, что все-таки удалось удержать безработицу – эта проблема особенно остра для малых городов. И конечно, мы имеем колоссальный всплеск товарооборота в конце года. Буквально сметались многие товары. В декабре по сравнению с ноябрем 2014 г. объемы продаж ювелирных изделий выросли в 2,5 раза, фотоаппаратуры – в 2 раза, бытовых электротоваров, аудио- и видеоаппаратуры, компьютеров и мобильных телефонов – в 1,5–1,7 раза. Легковых автомобилей купили в полтора раза больше, чем в декабре 2013 г., и на 34% больше, чем в ноябре 2014 г. В торговых сетях декабрьский товарооборот в сравнении с ноябрьским вырос более чем на треть. Люди пытались спасти свои деньги. Поэтому огромные денежные средства бизнес получил в конце года. А вот как он ими распорядится – это вопрос.
– Но что происходит? Временный спад, рецессия, или мы на пороге нового кризиса?
– Ясно, что год очень сложный, но оценивать его пока рановато. Нужно, чтобы прошло время, чтобы мы поняли, что происходит. Будет ли продолжение спада и насколько глубокого? Если мы переживаем циклические изменения, то какой цикл имеется в виду? Пяти-, десятилетний или новый "кондратьевский" цикл на 40–60 лет? Пока больше вопросов, чем ответов.
– Действительно ли в спаде экономики виноваты санкции и экономический кризис? Когда вообще началось замедление экономического роста?
– У нас все последние двадцать лет экономика развивалась не очень устойчиво. Кризис 2008 г. в наибольшей степени сказался в 2009 г., когда все полетело вниз. Потом началось некоторое восстановление. Довольно приличные темпы роста были в 2010–2011 гг., затем постепенно они стали сокращаться, приблизившись в 2014 г. к нулевой отметке.
"Объяснить происходящее не всегда легко"
– Наверное, не все отрасли переживают кризис одинаково. Кто сегодня лидер, а кто аутсайдер?
– Например, высокие темпы роста отмечаются у финансового сектора. Получается, что на самом деле растет реальный сектор экономики, а добавленную стоимость увеличивают банкиры. С чем это связано? С тем, что банковский сектор был у нас недоразвитый и он завоевывает нормальные для рыночной экономики позиции? А когда реальный сектор растет не быстро, это хорошо или плохо? Может, стране не хватает денег и, чтобы они быстрее оборачивались, требуется больше усилий финансистов? Поэтому я на ваш вопрос в лоб ответить не могу. В 2013 г. и в 2014 г. у нас очень неплохо работало сельское хозяйство. В 2013 г. производство продукции возросло на 4,3%, в прошлом – на 1,4%. Собран высокий урожай зерна (112,4% к уровню 2013 г.). Нам и с погодой везло. Неплохо работало строительство. Транспорт идет следом за реальным сектором. В последние годы очень хорошо росла отрасль связи, но, увы, в прошлом году подъем замедлился примерно до 1%.
Кроме того, доля добавленной стоимости в ВВП таких отраслей, как образование (более 3%) и здравоохранение (свыше 4%), в последние годы выросла, но это связано с особенностями учета в национальных счетах и объясняется тем, что в этих отраслях росла заработная плата. И как бы ни отрицали это врачи и учителя, их зарплата поднялась, а она составляет большую часть добавленной стоимости.
– Наш экспорт зависит от дешевеющей нефти. Что произошло с нашей внешней торговлей?
– Внешнеторговый оборот в прошлом году у нас сократился на 5%. Упали и экспорт, и импорт на 4% и 5% соответственно. Причины понятные – это и санкции, и антисанкции, и сокращение спроса на продукцию, которую Россия традиционно производит для внешнего рынка. И тут, конечно, тоже возникает вопрос: сможет ли наше общество простимулировать внутренний спрос – со стороны бизнеса, со стороны населения? Спрос со стороны государства стимулировать будет сложно, потому что бюджет собираются "оптимизировать" и государство становится на этом поле игроком поменьше. Однако если простимулируют спрос со стороны внутренних производителей, то это тоже будет очень неплохо. Что касается экспорта, то тут все сложнее, наши основные товары – это, как ни крути, все-таки сырье. Мы наблюдаем снижение объемов экспорта сырой нефти на 4%, природного газа – на 7%, удобрений – на 15%. Мы зависим от колебаний темпов роста экономики остального мира. А в сфере импорта нам все-таки удалось сместить нашу ориентацию с тех стран, которые ввели против нас санкции, на другие государства. Стало понятно, что в этом мире можно маневрировать. Лишь несколько примеров: удельный вес импорта мяса и субпродуктов из Бразилии увеличился с 29 до 42%, из Белорусии – с 8 до 13%, рыбы и ракообразных из Чили – с 11 до 16%, из Китая – с 9 до 11%, молочной продукции из Египта – с 4 до 8%. Соответственно произошло снижение объемов импорта продовольствия из США и стран Евросоюза.
– А промышленность?
– Промышленность, конечно, больше подвержена различным воздействиям. Добывающая промышленность в значительной степени зависит от того, есть ли спрос на внешних рынках. Рост в энергетике связан с тем, был ли год холодным или нет. И объяснить происходящее не всегда легко. Производство легковых автомобилей в 2014 г. сократилось на 10%. Что это: сокращение спроса, насыщение рынка? Вопрос. На 20% упало производство автобусов. Что произошло? Грузовые автомобили – вообще на четверть. Может быть, это эффект базы – быстрый рост и насыщение рынка? Возросло производство тепловозов на 9%, полувагонов – на 20%, пассажирских вагонов – на 8%. Что это: спрос или инвестиции в будущее?
Нужна ли России реиндустриализация?
– От политиков, от публицистов часто можно услышать мнение, что мы утратили советский промышленный потенциал и нужно проводить политику реиндустриализации страны. Как бы вы это прокомментировали?
– В последние годы возобладало мнение, что так называемый реальный сектор – это хорошо, а все остальное – плохо. Но это ведь вопрос философский. Есть, например, страны, которые прекрасно живут, имея гипертрофированный финансовый сектор, они заняли эту нишу, и им хорошо. Зачем им производить химические продукты или цемент, загрязняя окружающую среду? Они переводят производства в менее развитые страны, чтобы снизить воздействие на собственную природную среду. Так что все это очень сложно. Все зависит от страны. Если в какой-то стране есть нефть, то, естественно, ее там будут добывать. А если нет ничего, что делать этим странам? Они пытаются найти то дело, которым могут заниматься. Это связано или с обработкой, или с образованием, здравоохранением, туризмом. Есть страны, которые в значительной степени живут за счет услуг туризма, ориентированного на иностранцев, – это прекрасный, чистый бизнес. А есть страны, где очень развиты образовательные услуги, и это тоже прекрасный бизнес. А у нас в голове от Карла Маркса почему-то остался примат производства. Надо про это забыть. Ведь труд врача или учителя ничуть не хуже труда рабочего, который льет сталь, или крестьянина, который пашет землю.
– Но все-таки у нас промышленности много или мало?
– Если смотреть по отраслевой структуре ВВП, то в России доля промышленности в течение последних десяти лет сохранялась на уровне 28–31%. В Белоруссии тоже 30% – похожая на нас страна. В Бельгии – 17%. Это много или мало? Вопрос. На Украине – 23%, в США – 16%. А в Мексике, как у нас, 30%. Но это результат смещения производства в менее развитые страны. В Иране – 40%, в Казахстане – больше 30%.
– То есть вы не поддерживаете лозунг реиндустриализации России?
– По лозунгам я не специалист, но вопрос в другом: какая промышленность? Насколько она технологически развитая? Насколько она современная? Если отрасль высокотехнологичная, то формально ее доля в ВВП и количество занятых в ней могут быть и не очень большими, потому что польза от нее может проявиться благодаря повышению производительности в других отраслях или появлению у государства новых налогов. Но, может быть, нам и не нужно столько людей в промышленности? Пусть лучше в заводском цеху будет один оператор, который нажимает кнопки, а такие вещи, кстати, есть и в сельском хозяйстве. Посмотрите на современные фермы, где десять человек обслуживают несколько сотен голов крупного рогатого скота, и все нормально, все чисто, не нужно, как это было в советское время, чтобы приехавшие из города на помощь сто человек стояли по колено в навозе.
– Кстати, о современной промышленности. Можно ли говорить, что провозглашенная Дмитрием Медведевым политика модернизации провалилась?
– Вообще, слишком мало времени прошло, чтобы можно было говорить о каких-то сдвигах. Для серьезных изменений с точки зрения технологического уклада должно пройти куда более длительное время. Может быть, и наш бизнес оказался не сильно стимулирован. Например, в нашей стране большое число неквалифицированных иммигрантов. Зачем мне вкладываться в новые технологии, когда придут десять человек и все сделают за три копейки? С нелегальной иммиграцией очень трудно бороться, потому что бизнес заинтересован, чтобы в его распоряжении была армия рабов. Это очень выгодная штука, более выгодная, чем вложения в новое оборудование. С другой стороны, там, где невозможно использовать неквалифицированную рабочую силу, в технологии инвестируют. Политика стимулирования инноваций существует, создаются разные технопарки. Мне кажется, нужно просто подождать. Виноградная лоза сначала должна созреть.
"Зачем нас сравнивать с Бельгией?"
– Часто можно услышать, что по сравнению с другими странами в России слишком велика доля занятых в непроизводственном секторе, слишком много бюджетников. Это правда?
– Это опять же вопрос философский. Что такое много или мало? Что, мы будем жить без полиции или без армии? Это несерьезно. Даже у Папы Римского есть гвардейцы. Если говорят, что у нас слишком много врачей и учителей, то по сравнению с кем? Когда нас сравнивают с Европой, то это не совсем корректно. Плотность населения другая. Мы все граждане одной страны, у нас всех одинаковые права. И у наших детей одинаковые права на получение образования и услуг здравоохранения. Представьте совсем далекие маленькие деревни. Как там люди должны жить? У них что, даже фельдшера быть не должно? Пускай помирают? Тогда давайте договоримся, что там люди будут жить только вахтовым методом. Или, если уж нас сравнивать, то с Австралией, где люди живут только на южной, небольшой полоске земли. С Канадой, где все живут только вдоль границы с США и больше тяготеют к восточному побережью. Можно нас сравнить с Финляндией, где большая часть населения живет в южной части страны, по побережью Финского залива, а в Лапландии живут единицы. Мы на такие страны похожи. А зачем нас сравнивать с Бельгией, с Люксембургом? Мы другие. Можем ли мы себе позволить в удельном отношении содержать меньше врачей или учителей? Если можем, то как быть с правами людей. Дети в отдаленных деревнях вырастут кем, дикарями? Поэтому вопрос об избытке не очень простой. Да, может быть, у нас и есть избыток, может быть, есть неэффективные структуры, но давайте считать с поправочными коэффициентами. К тому же у нас уже есть тенденция по оптимизации численности этих секторов, есть соответствующие госпрограммы. Надо их запустить, посмотреть, что выйдет.
– Некоторые ученые говорят, что деловая и социальная активность людей выражается в количестве юридических лиц на 100 000 человек населения и якобы Россия отстает по этому показателю от всех европейских стран. Вы можете это подтвердить?
– По крайней мере, то, что у нас сейчас больше 4 млн юрлиц, это очень много по сравнению с тем, что было в СССР. Количество юрлиц выросло в десятки раз. Это серьезное осложнение для статистики. Раньше торговлей в районе занимался один райторг, теперь приходится считать на рынках, в палатках, в киосках. Еще слава Богу, что появились большие сетевые магазины. Конечно, чем больше агентов рынка, тем сильнее конкуренция, это важно.
– Но говорят, что количество юрлиц даже уменьшается. Действительно ли изменения в налогообложении привели к массовому уходу малых предпринимателей в тень и ликвидации малых предприятий?
– Я бы не сказал. Численность малых предприятий, которую мы отслеживаем, даже немного подрастает. В 2011 г. их было 1836 тыс., в 2012 г. – 2003 тыс., в 2013 г. – 2063 тыс. Численность индивидуальных предпринимателей тоже колеблется где-то на уровне 2,5 млн – это действующих, зарегистрировано около 3,5 млн. Каких-то революционных вещей не зафиксировано. Конечно, когда подняли ставки социальных сборов, а это произошло прямо накануне переписи малого бизнеса, мы почувствовали, что предприятия от нас начали скрывать свою деятельность. И прямо во время переписи было объявлено, что ставки налогов будут пересматриваться, и мы прямо "в поле" почувствовали, что нам стало легче работать с бизнесменами, к нам относятся лучше, мы собрали больше правдивой информации.
"На Крым нам не дали денег ни копейки"
– Что для системы статистики означает присоединение Крыма?
– Дополнительная нагрузка, потому что образовалось два дополнительных территориальных органа. Должен заметить, что на Украине очень хорошая статистика, мы вместе развивали ее, перестраивая после Советского Союза, общались на площадке СНГ. Украина – тоже большая страна, у нас сходные проблемы. Люди там в статистических органах подготовленные, знают современную методологию. Другое дело, что есть нюансы. Например, цены: мы страна побогаче, более продвинутые с точки зрения технологии, поэтому даже рассчитываем недельный индекс цен, и очень быстро, и даже многие иностранные коллеги удивлялись, как это можно сделать. Украина делала это подекадно, да и сам набор товаров, на которые наблюдались цены, слегка отличался. Или, скажем, безработицу измеряем: мы в России по населению от 15 до 72 лет, а на Украине – от 15 до 70 лет. Почему так? Исторически так сложилось. И кроме того, на Украине система была построена более централизованно, там территориальные органы многие виды работ не делали. Например, сложная работа – расчет валового регионального продукта. Они его делали в Киеве.
– Вы создаете статистические органы в Крыму и Севастополе на основе местного персонала?
– Конечно, единственное условие – чтобы гражданство было российское.
— Вам пришлось делать какие-то инвестиции, покупать оборудование?
– Да, конечно. При этом нам, как и федералам, не дали денег ни копейки, мы должны были работать за счет наших ресурсов, мы обрезали наши потребности по всей России и насыщали техникой два территориальных органа. Но нам повезло, что нас поддержали с идеей провести всеобщую перепись населения в Крыму. Мы планировали ее делать в 2015 г., но нам сказали, что надо в 2014 г., потому что срочно нужна информация, чтобы выстраивать программы социально-экономического развития, плюс вопрос о национальностях, потому что вставала проблема реабилитации репрессированных народов. И мы сказали: хорошо, мы сделаем, только дайте нам денег. Сама перепись обошлась примерно в 373,7 млн руб., но большая часть этой суммы – это оплата труда переписчиков. В результате мы отремонтировали частично здания, поменяли технику для переписи. Сервера, которые мы установили для переписи, теперь будут обслуживать наше текущее производство. Сейчас мы многие показатели в Крыму уже рассчитываем.
