Маркетологи во всем мире говорят, что кризис — отличное время для рыбаков. В период рецессии спрос на их товар увеличивается, а топливо (до 60 процентов себе стоимости добычи морепродуктов), наоборот, дешевеет. Данные российской статистики подтверждают: уловы растут. Но и цены на прилавках тоже.
Чтобы понять, почему так происходит, редакция "Российской газеты" пригласила на "деловой завтрак" руководителя Федерального агентства по рыболовству Андрея Крайнего.
Российская газета: Андрей Анатольевич, в этом году слов о рыбе было сказано, кажется, больше, чем добыто самой рыбы. Складывается впечатление, что к вашей отрасли и на Краснопресненской набережной, и в Кремле особое отношение. Почему?
Андрей Крайний: Если помните, первые апостолы были рыбаками. Так что к нам традиционно хорошо относятся в высших эшелонах… Ну а если более приземленно, то вот факты: производство рыбы и товарной продукции из нее за январь выросло на 32,5 процента. Помимо рыбаков, в плюсе, небольшом, еще только сельские хозяева. Остальное, включая нефть, газ, металлы, в стране "упало".
У нас сегодня самая низкая задолженность по зарплате из 13 базовых отраслей и, что самое главное в это время, нет сокращения штатов. Больше того, на берегу идут стройки — развивается переработка рыбы. Не готов пока сказать, сколько именно рабочих рук потребуется на новых предприятиях, но то, что они будут нужны в ближайшее время, это абсолютно точно.
Тем более что в этом году общий улов возрастет процентов на 20. Будет не меньше четырех миллионов тонн против 3,3 миллиона тонн в прошлом году. Причем значительная часть рыбы останется на нашем берегу.
РГ: Прогнозы в последнее время — дело неблагодарное. На чем построена такая убежденность в успехе?
Крайний: На рассчетах. Например, в прошлом году в ходе тяжелых переговоров с норвежцами мы решили открыть промысел мойвы после пятилетнего перерыва. А это добавляет сразу более 150 тысяч тонн к ежегодному улову.
Далее. Ученые прогнозируют этим летом очень большой подход лосося к нашим берегам. По опыту прошлых лет знаю — точность такого прогноза достаточно высока. Так что мы рассчитываем поймать 400 тысяч тонн горбуши, кеты, кижуча, нерки против 230 тысяч тонн в прошлом году.
Помогает и потепление климата.
Из-за него 35 процентов минтая из американской части Берингова моря откочует в более холодные воды — к нашим берегам. Поэтому в США планируют снижение вылова, а мы значительно увеличили допустимый улов.
Это реальные цифры. А есть еще, скажем так, виртуальная прибавка. В этом году мы посчитаем ту рыбу, которую ловили и в прежние годы, но в статистику она не попадала. Во-первых, наладим учет рыбы, которую вылавливают любители. Если взять по минимуму, у нас в стране 20 миллионов рыбаков. Каждый, допустим, ловит в среднем по 20-25 килограммов рыбы за год. В сумме это 400-500 тысяч тонн рыбы.
Ну и, наверное, главное — с января этого года вступила в действие норма закона, которая обязывает рыбаков доставлять все уловы на таможенную территорию России, прежде чем отправить рыбу на экспорт. Думаю, что отчасти благодаря этому мы наблюдаем в начале года такую прибавку производства в отрасли. Сельдь и минтай, которых прежде рыбаки "без оформления" тащили в Японию, Южную Корею, Китай, теперь учитываются в документах.
Понятно, что в данном случае нами двигал не чисто статистический интерес. С выходящих из тени объемов рыбы промышленники заплатят налоги, пошлины. В общем, государство получит то, что принадлежит ему по праву.
РГ: Если в рыбной отрасли все так замечательно налаживается и рыбы у нас много, то почему, скажите, она так дорожает в последнее время?
Крайний: Это самый больной вопрос. Если вы посмотрите в перечень полномочий Росрыболовства, вы не найдете среди них ничего, что связано со снабжением населения рыбой. Это, как говорят рыбаки, не наша вахта. Мы должны лишь заботиться о воспроизводстве водных биологических ресурсов, об их охране и о вылове. А все, что происходит с рыбой на берегу, если рассуждать по-чиновничьи, — за пределами наших полномочий. Но проблема в том, что между нашими рыбаками и нашими потребителями образовалась такая толстая резиновая прослойка из переработки, транспорта и торговли, которая нашу рыбу на рынок пропускает в очень ограниченном количестве, не всегда высокого качества и всегда — слишком дорогой.
Недавно в одном из московских магазинов я своими глазами видел на прилавке охлажденное филе щуки по 700 рублей за килограмм. Цены рыбаков я знаю. Торговая наценка — в 20 раз. Ее невозможно объяснить расходами на доставку, хранение, платой за аренду торговых помещений и вообще здравым смыслом.
Объяснение одно — алчность продавцов. Но у нас, к сожалению, пока нет закона о торговле, который позволял бы регулировать ценообразование хотя бы на "народные" сорта рыбы. А пока идут споры о том, ограничивать торговую наценку или нет, рыба дорожает. Но не у рыбаков, а дальше по цепочке.
Владельцы торговых сетей говорят: вы нам дайте больше свежей рыбы, тогда и цены будут ниже. Рыбаки отвечают: рыба свежая у нас есть, мы ее готовы привезти в города. Но куда и кому? Многие менеджеры, с которыми приходится вести переговоры, нашли для себя некие "отхожие промыслы", связаны с конкретными фирмами-поставщиками. Вот эти деятели сообщают рыбаку: слушай, ты со своим товаром "неправильно пришел", у нас в сети очень большие отсрочки — 90 дней. Но есть коммерческая структура одна, она с тобой за 40 дней рассчитается. Понятно, что при этом рыба прибавляет в цене.
В результате проигрывают и покупатели, и рыбаки. Поэтому мы, условно говоря, "вышли на берег" и "вызываем огонь на себя".
РГ: Вы говорили, что планируете возродить сеть магазинов "Океан". Когда пойдем в них за рыбой?
Крайний: Росрыболовство — это федеральный орган исполнительной власти и предпринимательством не занимается. Но мы дали внятный сигнал бизнесу: нужно создать конкуренцию в рыбной рознице. И мы знаем, как помочь решить эту задачу. Власти городов выделят торговые площади по льготным ценам, рыбаки поставят рыбу без посредников. Причем еще и с большей прибылью для себя.
Сейчас мы разрабатываем концепцию: сравнительно небольшой торговый зал, изобилие недорогих сортов рыбы, цены на 30-40 процентов ниже, чем в крупных торговых сетях. По несколько точек будет в Москве и Санкт-Петербурге, хотя бы по одной во всех городах-миллионниках. И обязательно — в приморских городах. И они, конечно, не должны быть такими пустыми, как были "Океаны" в последние годы советской власти.
Результаты скоро будут. Весной откроется "Океан" в Архангельске, где к этой идее с энтузиазмом отнеслись власти. Потом — и в других городах.
Одновременно мы работаем над созданием оптовых рыбных рынков в Москве и приморских городах, где владельцы магазинов и ресторанов, а также обычные покупатели смогут купить морепродукты по оптовой цене. И настаиваем на расширении торговли рыбой на существующих рынках.
Так что уже в этом году мы "взорвем" российский рыбный рынок, это я вам обещаю.
РГ: В этом году наша газета опубликовала десятки постановлений правительства, связанных с рыболовством. Вы переписали всю нормативно-правовую базу отрасли?
Крайний: Мы ее создали заново. Приняли поправки в Закон "О рыболовстве и сохранении водных биологических ресурсов", а по сути дела, переписали его. Выпустили 28 постановлений правительства, которые регулируют работу отрасли. Приняли Федеральную целевую программу развития рыбохозяйственного комплекса. Раздали рыбопромысловые участки на 20 лет и наделили рыбаков квотами на вылов водных биоресурсов на 10 лет.
В российских портах стало больше порядка. Хочу, к слову, заметить, что, если бы не первый вице-премьер Виктор Зубков, постановление об упрощенном порядке оформления рыболовецких судов в портах не вышло бы из "коридоров власти" очень долго. Он его, что называется, "продавил". К сегодняшнему дню мы уже накопили опыт работы по этому документу, и результат есть: даже норвежские рыбаки не брезгуют разгружать уловы мойвы у нас в Мурманске.
Это частность, конечно, но очень характерная.
РГ: Как наши рыбаки реагировали на эти перемены?
Крайний: В отрасли появились прозрачные, понятные "правила игры". И рыбопромышленники сразу начали строить перерабатывающие фабрики, новый флот. Мы сейчас рыбакам говорим так: "Вам создали условия для нормальной работы, перспективы понятные и длительные, инвестировать можно. Если вы и в этих условиях не можете ловить рыбу, значит, не по профессии трудитесь. Попробуйте, например, валить лес".
С другой стороны, обязательная доставка рыбы на российскую таможенную территорию, естественно, не всем нравится. Нарушитель рискует вылететь из бизнеса на десять лет, до следующего распределения квот. Потому что теперь за два серьезных нарушения правил рыболовства — а это и браконьерство, и продажа улова за рубеж в обход таможни — компания лишается доли квоты на вылов рыбы. В крупных компаниях уже говорят: вести незаконный промысел себе дороже. И рыбы на нашем берегу стало больше. Значит, мы своей цели добились.
РГ: Вы говорите так, как будто уже практически победили браконь ерство. Но, наверное, все немного сложнее на самом деле, не так ли?
Крайний: Смотря что считать победой. Рыба — это такой ресурс, который всегда будет вызывать у некоторых несознательных граждан желание пограбить. В море ведь в отличие от леса даже пеньков не остается на месте преступления. А прибыли у браконьеров баснословные. Так что бороться с незаконным ловом придется до тех пор, пока на земле есть люди и рыба.
Другое дело, что в прежние годы и законопослушные рыбаки были вынуждены перелавливать, чтобы свести концы с концами. Теперь мы эту ситуацию поправили. И с этой точки зрения мы близки к победе над браконьерством. Осталось сделать два важных шага.
Во-первых, нужно реформировать систему охраны водных биоресурсов в море. Мы часто упрекаем в чем-то пограничников, которые сейчас заняты этим делом. Но правда в том, что у них есть ряд задач, более важных, чем охрана рыбы. Их сейчас очень беспокоят группировки, которые занимаются торговлей живым товаром и наркотиками. Причем если незаконный оборот рыбы мы оцениваем в 1-1,5 миллиарда долларов в год, то рынок наркотиков приближается к 15 миллиардам долларов. Понятно, что основные силы и средства задействованы не на ловле браконьеров.
Ну и так же понятно, что командир пограничного катера с трудом отличит синего краба от камчатского, особенно если улов уже сварили. Чтобы справиться с такой задачей, нужно быть ихтиологом.
В общем, мы настаиваем на том, чтобы охрану водных биоресурсов передали нашему ведомству, а к пограничникам мы будем обращаться за силовой поддержкой.
Вторая задача — заставить наших партнеров в странах Азиатско-Тихоокеанского региона подписать с нами договоры о борьбе с незаконным, неконтролируемым промыслом. Китай, Южная Корея и Япония под всеми предлогами отказываются, уворачиваются от этого. Причины понятны. Японский остров Хоккайдо живет переработкой браконьерского краба, через корейский Пусан идет браконьерский реэкспорт минтая. То есть туда уходит незаконно добытая рыба из российской исключительной экономической зоны, а оттуда в нашу страну ввозится, например, филе.
Но у нас есть определенные рычаги воздействия на наших партнеров в Азии, и мы надеемся добиться на Дальнем Востоке такого же взаимодействия в борьбе с браконьерством, как в Европе.
РГ: Рыбная отрасль всегда считалась коррупционно емкой. Какое место среди других вы ей отводите сейчас?
Крайний: Наверное, некорректно было бы обсуждать, насколько коллеги из других ведомств эффективно борются с этим злом. Мы, понимая, что все люди несовершенны, действуем в борьбе с коррупцией по двум направлениям. Первое: стараемся создавать такие нормативные акты, чтобы участие чиновника в делах бизнеса было минимальным. Или хотя бы чтобы оно было разовым. Раздали, например, рыбопромысловые участки на 20 лет, и все. Наделили квотами на 10 лет и больше к этому вопросу не возвращаемся.
Второе направление — охрану рыбных ресурсов мы переводим на новый технический уровень. Техника — она же "глупая", показывает все как есть.
В этом году, например, закупим четыре беспилотных летательных аппарата. На них установлены телекамеры, изображение передается на компьютеры в режиме реального времени. В том числе и на мой собственный. Будем смотреть за тем, что происходит на Рыбинском водохранилище, на Средней и Нижней Волге.
Отечественные разработчики вообще предлагают установить видеокамеры на головном уборе каждого рыбинспектора. Очень интересное предложение, будем его рассматривать.
В море, повторю, охраной биоресурсов занимается пограничная служба ФСБ. Но отраслевая система мониторинга есть у нас. И действует она сейчас очень четко. На каждом судне установлен прибор — рыбаки называют его "шляпа", сигналы с которого поступают на спутник, а оттуда — на экран компьютера у нас, на Рождественском бульваре в Москве. В эту же систему закачиваются судовые суточные донесения, которые капитан отправляет в конце каждого рабочего дня.
В результате мы можем посмотреть, не выходя из здания Росрыболовства, где сейчас находится каждый рыбацкий пароход, что делал в последние дни, сколько и какой груз у него на борту. Причем данные отраслевой системы мониторинга суд теперь принимает в качестве доказательной базы.
РГ: Но ведь техникой все равно управляют люди. Есть ли факты, которые показывают: взяток стало меньше?
Крайний: По конкурсу мы на Дальнем Востоке раздали больше тысячи рыбопромысловых участков. От недовольных в суды поступило пять обращений. Верховный суд установил: Росрыболовство поступило правильно, по закону.
Разделили квоты. Несколько сотен предприятий остались за бортом — компании-рантье, компании без истории, компании, у которых нет своего флота. Некоторые начали писать обращения: мне, председателю правительства, президенту. Я им говорю: "Коллеги, в суд идите". Не идут. Почему? Потому что знают: квоты разделили по закону.
Или вот факт. У меня недавно был разговор с руководителем одного силового ведомства. Он объясняет: мы заключили договор с компанией на поставку рыбы. А теперь они нам написали письмо, просят, чтобы мы им поспособствовали в получении квоты. Нельзя ли компании посодействовать? Я отвечаю: если нужно поставить рыбу определенных видов по определенной цене, мы вам подскажем, на каком бассейне какие работают компании, что они добывают. Если вы хотите посодействовать именно этой компании, помочь ничем не смогу.
РГ: Вы отказали в помощи силовому ведомству?
Крайний: Отказал. Я ведь не продавщица в советском гастрономе. У меня нет ничего под прилавком. Уважаемые люди обращаются. В подъезде встречают, письма суют: "Посмотрите, что можно сделать, надо помочь". Я говорю: "Конечно, поможем. Летом 2017 года, когда 10 лет пройдет, обращайтесь".
