Итальянская Bvlgari, одна из трех главных ювелирных марок мира, отпраздновала свое 130-летие уже в составе французского холдинга LVMH. Накануне Базельской ярмарки генеральный директор марки Жан-Кристоф Бабен рассказал корреспонденту "Ъ" Алексею Тарханову о том, как Bvlgari становится глобальной компанией.
— Продажа марки Bvlgari многих заставила задуматься, не было ли это признанием в тяжелом финансовом положении?
— Вы говорите так, как будто бы вещи, марки, заводы продаются исключительно от безысходности. Я профессиональный менеджер, видал финансовые виды и спрошу вас: в плохом ли положении находится марка, если сделка измерялась, как сообщали газеты, €4,2 млрд? Пусть большая часть сделки проходила в виде обмена акциями, но это же не "€1 плюс долги".
— Стоило ли продавать дело, которое успешно развивается?
— У каждой вещи есть цена, начиная с которой она продается. Хозяева марки, я имею в виду семью Булгари, обсуждая сделку с LVMH, пришли к цене, которая им была интересна. Им было что предложить взамен. Эта компания создала великолепные образцы ювелирного искусства, лидировала в дизайне, была не просто известна в мире, а у всех на устах и имела сеть бутиков в главных городах планеты. Ее оборот в 2010 году составлял €1,069 млрд. Это была отличная вещь, ну и стоила она соответственно. Глава LVMH Бернар Арно заплатил честную цену.
— Зачем, по вашему мнению, холдингу LVMH нужна марка Bvlgari?
— С приобретением Bvlgari холдинг закрыл большую брешь, существовавшую в его композиции и производстве. Я не говорю о знаменитых модных брендах, которыми LVMH обладает в избытке, достаточно назвать хотя бы Christian Dior и Louis Vuitton. У Бернара Арно к тому времени уже были отличные часовые марки TAG Heuer, Zenith, Hublot, а вот ювелира с мировым именем не было. Была марка Chaumet, прекрасный исторический французский дом, но у нее не было такой глобальной известности, такой шумной популярности, как у Bvlgari, чтобы выйти на ювелирный рынок в качестве главного игрока. Теперь холдингу есть что противопоставить основным конкурентам.
— Не потому ли в Риме, где мы с вами беседуем, главный бутик Bvlgari находится прямо напротив бутика Cartier, знаменитой французской ювелирной марки?
— Не только в Риме, так повсюду.
— Значит ли это, что Bvlgari в Италии звучит так же громко, как и Cartier во Франции?
— Я думаю, это самая престижная итальянская марка, не менее знаменитая, чем Ferrari, и потом — самая римская из итальянских. Для Рима ее значение — экономическое, эмоциональное, историческое — еще больше, чем для Италии в целом. И ясно, что Bvlgari черпает вдохновение не только в римских памятниках, но и в римской жизни. Римская жизнь — это целая история, сюда, а не куда-нибудь еще ведут все дороги, ведь так?
— Bvlgari была семейным предприятием. Теперь домом руководите вы, наемный менеджер. Куда делись его бывшие владельцы? История Будденброков?
— Нет, у нас все не по Томасу Манну. Как вы помните, первый год после продажи фирмой по-прежнему руководил один из членов семьи Франческо Трапани. Он и сейчас нам не чужой, хотя больше занят в Париже, чем у нас, в Риме, а вот его дяди Паоло и Никола, которые были главными акционерами Bvlgari, с нами до сих пор. Паоло Булгари — председатель административного совета, а Никола Булгари член совета. Кроме того, Паоло постоянно следит за всем, что происходит в ювелирном департаменте марки. Он один из главных мировых экспертов по драгоценным камням, и особенно по цветным драгоценным камням, и он работает с нашим ювелирным дизайнером Лючией Сильвестри. Никола был создателем сети Bvlgari в Америке и до сих пор сохраняет свои драгоценные знакомства, успешно продает самые редкие наши вещи, очень активен в public relation и в общении с большими клиентами.
— Так что, отец семейства теперь вы?
— Ну, не совсем так, мои отцовские права ограничены административным советом.
— Почему же позвали именно вас, человека, с 2000 года руководившего маркой TAG Heuer и сделавшего себе имя в часовом мире? Чтобы поднять на щит часы?
— В такой компании нельзя хвататься за что-нибудь одно, если я начну заниматься часами и утоплю ювелирное направление, это будет, по-вашему, хорошо? И я думаю, что главная задача Bvlgari как раз ювелирное дело.
— Почему ювелирное, ведь все марки сейчас хватаются за часы?
— Потому что часовой рынок в результате уже поделен между большими часовыми марками, новички там могут быть лишь маргиналами. А вот в ювелирном деле до сих пор хозяйничают мелкие марки и марочки. "Независимым" принадлежит 80% ювелирного рынка — есть за что бороться.
— Ну, тогда — вы сами говорили, что часы у LVMH уже есть,— не правильнее было бы вовсе закрыть часовое направление и сосредоточиться на ювелирном деле.
— Часы для нас вторая по значимости позиция. И не только часы. Bvlgari — это еще и аксессуары, и парфюмерия, и отели. Зачем губить то, что прекрасно работает и создает глобальный образ марки роскоши, за который нас и ценят. Марка еще с 1920-х годов начала делать первые ювелирные часы. Мы были пионерами в дизайне, когда выпустили на рынок Bvlgari-Bvlgari — часы, где логотип на массивном кольце циферблата стал стилеобразующим элементом. Это было невиданное нарушение устоев, никто другой не осмелился бы это сделать. Смелость, сила, римский натиск. Революция в дизайне. На Базельской часовой ярмарке мы это сорокалетие отпразднуем.
— Что вы привнесли в Bvlgari из вашего опыта в TAG Heuer?
— Не так уж и много. Да, у меня был часовой опыт, и в часовой департамент Bvlgari я вошел, быть может, быстрее, чем это сделал бы кто-нибудь другой. Но если это и преимущество, то на несколько месяцев, этому учишься быстро, это же не часы создавать, где нужны годы и годы. Менеджер должен не столько вникать в конкретное ремесло, сколько понимать основные задачи, наметить ясную и логичную стратегию, убедить акционеров выделить под нее средства и заставить подчиненных выложиться для реализации твоей программы. Я имел счастье 13 лет руководить TAG Heuer, это прекрасная марка, но и раньше я работал с такими замечательными марками, как Henkel или Procter & Gamble, всякий раз это было интересно, а сейчас я страшно увлечен Bvlgari как выдающейся итальянской, римской маркой.
— Что значит "итальянское" в глобальном мире?
— Ну, я все-таки предпочту говорить "римское", потому что у Рима особое место в Италии и особое место в мире. Есть города древнее, были могущественнее, но этот город, который существовал всегда, никогда не прекращал своего развития. Произнеси только "Рим" — и все будет сказано. Это власть Римской империи, власть Ватикана, власть римского дизайна, власть римского кино. Мы марка, представляющая единственный в истории человечества Вечный город.
— Вечность — это хорошо, но мы же не перед могилой стоим и клянемся "помнить вечно". Марка Bvlgari живет сейчас и обязана быть современной.
— Рим — это не только история, здесь есть Колизей и Пантеон, но есть и Аудиториум, спроектированный Ренцо Пьяно, и Музей MAXXI Захи Хадид. В Риме мы не остановились на Возрождении, это город авангарда, город дизайна. Нет на свете художника, поэта, композитора, который хотя бы раз не приехал искать в этом городе вдохновения. Вспомните вашего Гоголя! Быть римлянином — это не только смотреть назад, это и смотреть вперед.
— Давно ли мы встречались с вами как с жителем тихого швейцарского Невшателя, а до этого вы были парижанином, а теперь заделались настоящим римлянином? Так бывает?
— Я принадлежу к латинской культуре, это главное. Сердцем и характером я чувствую себя более римлянином, чем жителем Парижа, который прекрасен, но для меня слишком правилен, строг, как на плакате или чертеже. Невшатель я очень полюбил, это славный город, но, конечно, не Рим, которым ты наслаждаешься ежедневно. Ты проходишь десять раз перед одним и тем же памятником, и ты десять раз находишь в нем что-то новое. В этом упоении Римом — сила Bvlgari.
— Легко ли руководить компанией, которая принадлежит французам, находится в Италии, а производство держит в Швейцарии?
— Но производство у нас не только в Швейцарии, но и в Италии. В Швейцарии у нас пять заводов. В Ле-Сантье производятся самые сложные наши часы, в Сеньлежье мы делаем браслеты и корпуса, в Ла-Шо-де-Фоне у нас две фабрики: одна делает циферблаты, другая — детали для механизмов, а в Невшателе идет разработка новых продуктов и сборка часов.
— Так часы у вас швейцарские или итальянские?
— Скорее, все-таки итальянские. Швейцарские часы прекрасны. Но это часы протестантские, рационалистические до мозга костей. Мы же можем себе позволить дизайн итальянский, римский, щедрый, а не пуристический швейцарский. Для того чтобы сделать Octo, наши самые интересные часы последних лет, надо быть римлянином. И другие наши коллекции — Lvcea, Serpenti, Bvlgari-Bvlgari — имеют совершенно иной дизайн, чем швейцарцы. Мы делаем в Швейцарии механизмы, коробки, браслеты, циферблаты, потому что там сосредоточено лучшее в мире качество, но всю художественную сторону привносим мы. Точно так же, например, в Швейцарии мы производим наши духи, там прекрасные производители духов. А вот составляют ароматы в Милане. Во Флоренции делают кожу и шьют сумки, на озере Комо производят шелк, ювелирные вещи делаются здесь, в Риме, в Валенце и Солонгелло.
— А сколько у вас точек продаж в мире?
— Около трех сотен. Число их меняется, мы открываем примерно двадцать в год и закрываем пять, потому что есть магазины и места, которые были когда-то преуспевающими, а теперь потеряли своих покупателей.
— Наверное, снабжать вашей продукцией сотни точек по всему свету — это неимоверно сложная работа?
— Вовсе нет. Для часов и украшений все централизовано в Швейцарии. В Невшателе у нас есть огромный центр, принимающий заказы. В Ирландии, в Дублине, находится склад, который отправляет их по нужным адресам. Аксессуары уходят из Голландии с особого склада в Амстердаме, а косметика отправляется из центра под Миланом. Вот три мировых хаба, которые снабжают весь мир продукцией Bvlgari.
— А из Парижа вас, значит, снабжают указаниями?
— Что касается парижской штаб-квартиры, то LVMH не зря первая люксовая группа в мире. Ее принцип — независимость домов. Марки не будут так творчески свободны, если на них все время давить. Такова система руководства Бернара Арно.
— То есть Париж не давит? Но ведь что-то он от вас требует и что-то дает взамен?
— Есть большие преимущества в том, что мы принадлежим к LVMH. Начну с простейших примеров. Bvlgari может получать лучшие часовые механизмы у Zenith для наших часов Octo и поставлять им в ответ корпуса, потому что в этом мы сильны. Но кроме промышленного сотрудничества и синергии есть и коммерческая синергия. Раньше, когда мы собирались открыть бутик, Bvlgari ставили одни условия, а когда мы приходим вместе с LVMH, условия куда более благоприятные. То же самое с ценами и объемами рекламы. Потому что чем больше у тебя объемы производства, тем меньше ты платишь за единицу. Есть теперь с чем сверять ориентиры движения в группе — мы постоянно в соревновании, в сравнении.
— Глобальность для вас достоинство, а не недостаток?
— Мы обязаны мыслить глобально, люди путешествуют и встречаются с нами повсюду. Я итальянец, но я могу купить браслет Bvlgari в Москве. Не потому, что там в этот момент, благодаря курсу рубля, он дешевле, а потому, что у меня такое настроение. В Италии я работаю, в России путешествую, чувствую себя свободнее и легче расстаюсь с деньгами. Люди теперь необязательно живут там, где они рождены. Надо быть во всех точках мира одновременно. Туристические продажи составляют у нас до 20%.
— Разве нельзя сказать себе: я знаменитая римская марка, хорошо себя чувствую дома и останусь дома? Как говорил один римлянин, "лучше быть первым в деревне, чем вторым в городе".
— Для Bvlgari неправильна такая нишевая позиция. Если вы известны только в Италии, то итальянцы о вас знают, но русский, китаец или американец, приехавшие в Рим, о вас не вспомнят. И не пойдут к вам в Америке, Дубае, Пекине, Москве. Да и тот римлянин, как вы помните, заставил узнать о себе и Европу, и Азию, и Африку. Звали его Юлий Цезарь.
— Значит, индустрии роскоши нужен счастливый, спокойный, открытый мир?
— Да, для того чтобы развиваться экономически, гарантировать себя от потерь в случае локальных кризисов и искать новые средства выражения. Новые идеи, новые материалы. Например, благодаря китайскому рынку, мы начали работать c жадеитом, камнем, с которым редко делались европейские ювелирные украшения.
— Для этого вам надо нравиться всем. Марка должна быть вне политики?
— По-моему, да, хотя владелец марки и может иметь свое мнение, но все-таки для нас главное — искусство, этика мастерства и социальная ответственность. Если чуть утрировать, роскошь не может себе позволить роскошь политического суждения. Мы никогда не будем лезть в политику — роскошь аполитична.
— Ваша стратегия в России поменяется ли в этом году в связи с экономическими сложностями?
— Наоборот, мы в этом году откроем в Москве собственный бутик. До этого мы действовали через наших партнеров, компанию Mercury, мы остаемся с ними, но в дополнение к этому начинаем работать самостоятельно. Так что в отношении России мы оптимисты. Есть трудности, но в бизнесе нельзя годами ждать, пока все условия совпадут и звезды встанут правильно, надо двигаться несмотря ни на что. Никто не думает, что Россия исчезнет с карты роскоши. Все кризисы проходят, пройдет и этот.
