— По-вашему, продукты дорожают по объективным причинам?
— Конечно. К 2008 году произошла переоценка стоимости земельных и продовольственных ресурсов, все осознали, что они ограничены, а рост населения продолжается. В 2006-2007-м цены были даже где-то на 25% выше, чем сейчас, и они привели в сектор гигантский капитал: пришли крупные компании, стали покупать современную технику, удобрения. В 2008-м, произошел рост урожайности во всем мире — цены на пшеницу упали чуть ли не в три раза. Одновременно кризис заставил людей стать более рациональными в инвестициях, многие стали изымать деньги из аграрного сектора. Проблема в том, что сложилось сразу несколько уникальных факторов.
— Но таков аграрный рынок, можно учитывать его цикличность и избегать скачков цен?
— В западных странах все эти факторы нивелированы госсубсидиями и страхованием урожая. Американский колхозник захеджирован от рисков: прежде чем сеять, он звонит на ближайший элеватор, например, компании Dreyfuss, и узнает фьючерсные цены, понимает, по какой цене у него закупят, скажем, бушель кукурузы, затем смотрит, сколько стоят горюче-смазочные материалы, пестициды всякие, то есть заранее определяет прибыль. С расчетами он может прийти в банк и получить кредит на 60-70% контракта с Dreyfuss. Таким образом, во-первых, его доход всегда понятен, во-вторых, он начнет сеять ту культуру, которая окажется востребованной. А вот у нас такого нет, из-за этого происходит сокращение посевных площадей. Считается, что урожайность упала из-за засухи, но это не совсем так, она могла бы сократиться меньше.
— Но у нас есть механизм государственных зерновых интервенций…
— Да, пшеницу можно хранить три-четыре года. Но остается одна из основных проблем — несбалансированность позиций зернотрейдеров. Они не могут себе позволить долгое хранение: на собственных элеваторах это стоит 20-30 руб. в месяц за тонну, допустим, пшеницы, а на сторонних, то и 100 руб. за тонну. Получается около 1,2 тыс. руб. в год, то есть до 25% продажной стоимости этого зерна. Никто в мире долго не хранит зерно.
— И все-таки имеют место спекуляции?
— Профессиональных спекулянтов на этом рынке нет, по крайней мере лично я не видел ни одного. Чтобы спекулировать на зерне, легче всего позвонить в инвестбанк и купить фьючерсов на Чикагской бирже. А возиться с продуктом — это очень сложно.
— Но взвинченные цены на бирже — это же ориентир для всех. Хлебокомбинат повышает отпускные цены на хлеб не пропорционально подорожанию муки и ее доли себестоимости, а потому что есть определенные ожидания…
— Такое может быть, но это скорее следствие монопольного положения на рынке данного комбината, а не роста цен на муку. Я вообще считаю, что цены, учитывая все объективные факторы, должны быть еще выше. Если в 2011 году урожай не превысит 77 млн тонн, то, думаю, цены повысятся еще на 30-33%. Снова придет крупный капитал, аграрные компании будут проводить IPO.
— Кстати, о монопольном положении. ФАС штрафовала и поставщиков, и ритейлеров — за так называемые сговоры…
— Если к объективным факторам добавляются еще и сговоры, это влияет на ситуацию. Возьмите гречку. У нас в стране производят гречку десятки тысяч хозяйств, рынок не монополизирован. И вот, цены повышаются одновременно и одинаково в трех-четырех сетях. Если честно, верится с трудом, что разные менеджеры могли вот так принять одни и те же решения в одно время. Они говорят, что мониторят цены друг у друга, но тогда это тоже некий обусловленный сигнал, элемент сговора. Когда люди ведут себя одинаково, это уже не конкуренция.
— Сбербанк участвовал во встречах госбанков и государственной Объединенной зерновой компании (ОЗК), речь шла о том, чтобы передать ОЗК заложенные им активы…
— Огосударствление аграрного сектора — это путь к заниженной производительности труда. У Сбербанка нет в залоге сельскохозяйственных активов. Пока на этом рынке есть Россельхозбанк, выдающий деньги, которые не обязательно возвращать, другие банки вряд ли могут быть заинтересованы в этих операциях.
